Последние отзывы

  25  

А потом одна-единственная жемчужина вязкой жидкости сорвалась откуда-то сверху и упала на хвойную подстилку прямо у его ног. Меланион посмотрел вниз, туда, где приземлилась капля, яркая красная бусинка, а потом вверх — туда, откуда она упала.

Значит, именно здесь все и случилось, понял он, между этих елей, стоящих, как часовые, у кромки высокотравного луга, на котором след, оставленный пятеркой мужчин, был так похож на след вепря, который шел по их следу, — или на мириады мелких разрушений, причиненных колонией кормящихся личинок лугового клеща. Именно здесь заканчивался след добычи, чтобы начался след хищника. И встреча их была отмечена — его глаза рыскали вокруг — вмятинами на стволах елей и большими пластами вывороченной и перевернутой лесной подстилки, которые были разбросаны вокруг, словно щиты, брошенные на бегу разбитой армией.

Он прислушался к прибою ветра в вершинах деревьев. Ярость вепря не знает границ и коснется всего, что встанет на его пути. Потому и деревья побиты, и взрыта земля. Он подошел к краю террасы и внимательно оглядел подлесок, потом медленно прошелся по полю боя; но если где-то здесь и были следы, оставленные копытами, ему отыскать их не удалось. Он вернулся к поврежденным деревьям. Порезы были куда более четкими, чем ему сперва показалось, как будто кто-то прошелся здесь плотницким инструментом. И вывернутые круги подстилки были слишком круглыми, как будто вырезали их лезвием. Он сел на корточки, чтобы приглядеться повнимательнее. Зубы, клыки, копыта и рыло: но чем из вышеперечисленного он мог сотворить такое?

Скоро стемнеет, а утро как раз и покажет следы вепря, подумал он, которые уведут вниз, к тому ущелью, по которому идут Мелеагр и все прочие. Вепрь подкрадется к ним сверху. Солнце окрасило розовым вершины гор дальше, на севере. Вот там, подумал он, среди нехоженых горных вершин. Герои, бредущие по мелководью, кровавая суматоха в городе Энея, его собственное восхождение на гору, каждый отпечаток ноги, каждая обломанная ветка, каждая рябь, каждый шорох в горах обратятся в покой и молчание. И сыновья Фестия тоже будут обернуты, как в пелену, в тот след, что привел их сюда и поведет его дальше, — и подвешены, намертво, к памяти о жизнях, которые закончились здесь.

Они болтались на ветвях. Они были нанизаны на собственные копья, и трупы их висели, как трофеи, на деревьях, прямо у него над головой. Проткнули их кого через шею, кого через плечо. Одного через рот. Копья были крепко вбиты в развилки деревьев, и зверь, видимо, вволю натешился, потому что животы были вспороты и кишки свисали вниз. Головы болтались на обмякших шеях, и восемь сыновей Фестия склонились, чтобы показать ему свои восковые лица.

Вепрь не может насытиться: жадность — сама его природа. Он посмотрел на далекий разлом внизу, на склоне горы, на черную трещину тьмы, по которой шли сейчас невидимые для него охотники: Мелеагр и те, кем он командует, и среди них его добыча, черноволосая, длинноногая Аталанта. Сам он может приблизиться к ней только через вепря, через разлетевшиеся веером капли крови и обломки костей, через его визг и рев в разреженном горном воздухе, через копыта, стучащие по земле, которая не подчиняется ни зверю, ни ночному охотнику и не приемлет следа, ибо она — камень. След вепря вел в горы.

* * *

Итак: Анкей, Кеней, Теламон и Пелей, Евритион, Подарг, Лаэрт, Адмет и Мелеагр. Спутников у нее теперь девять.

Стены ущелья превратились в невысокие валы, а само ущелье расширилось и стало неглубокой балкой, горловина которой раскрылась и выплюнула их на дальней стороне Аракинфа. Солнце уже давно успело уйти за огромное тело горы. Темнота была настолько всеобъемлющей, что идти дальше не было смысла, и они, избитые и грязные, легли отдыхать на каменистом склоне. Над ними сомкнулась ночь.

Камешки впивались Аталанте в спину. Ее мир был — грубо окатанный овал нагретого на солнце камня, ограниченный размахом ее рук и дробной периферией пальцев. Луны не было, и дальше этих пределов она не видела совсем ничего. Время от времени доносился скрежет когтей о камень, когда просыпалась Аура, а потом шорох слипшейся шерсти, когда она снова устраивалась на ночлег. Аталанта слышала дыхание мужчин, которое маленькими башенками звука поднималось вверх, в паузах башни беззвучно разваливались; струйки дыма от гаснущих костров, поднимаются и рассеиваются в тихом ночном воздухе. Ночь приглушила их имена до едва различимого шепота, который всплескивал и затихал, невидимый и неразборчивый. Ломаный ритм ближайшего дыхания мог с равным успехом принадлежать и Теламону, и Пелею, оба спешили выдохнуть смерть единокровного брата: плотный столб затхлого влажного воздуха поднимается из колодца, в котором гниют его останки. Или хриплые, прерывистые эти полувздохи и полувыдохи передразнивали последние судороги несчастного Акаста, которому перерезали горло, а голову удерживали под поверхностью бурно прибывающего потока, пока обмякшее тело не испустило последней цепочки пузырьков, которые поднялись на поверхность кроваво-красной воды прямо между рук убийцы? Она была уверена, что убил его Пелей где-то здесь, у выхода из ущелья, и теперь дыханием своим выдал себя с головой. Более мягкий двойной шелест должен представлять собой выдохи Кенея и вдохи Кены ^[115] — испускает мужчина, впускает женщина — или же Евритиона, наполнение и опорожнение легких которого отсчитывало долгую цепь мгновений, ведущую к последнему предсмертному хрипу ^[116]. Сколько их еще осталось до того момента, как наступит последнее молчание? Миллион? Тысяча? Тихий храп на басовой ноте ввинтился ей в уши и тут же стих, едва она опознала источник: Анкей. Подарг и Лаэрт вдыхали и выдыхали наперебой, отправляя в небо две сухие, с хриплой шкурой змейки, которые переплетались на ходу, пока не поднимутся до точки, в которой им предстоит разойтись и отправиться каждой за своим собственным будущим, одной — следуя за солнцем, другой — убегая от него. Адмет пыхтел, как пьяница ^[117].

  25