Кивком головы он распустил совет. Все расходились молча, пряча глаза. Гиртий остался.
— Не говори ничего! — отрывисто сказал Цезарь.
— Я и не думаю, — ответил тот.
* * *
После Укселлодуна Цезарь решил объехать все племена Аквитании — единственной области Длинноволосой Галлии, меньше других участвовавшей в войне и поэтому все еще способной выставить полный комплект воинов. С собой он взял несколько безруких калек, как живое свидетельство решимости Рима покончить с бунтарством.
Поездка прошла очень мирно. Вожди разных племен, косясь на безруких, лихорадочно приветствовали высокого гостя, подписывали любые договора и приносили клятвы верности Риму. В целом Цезарь был удовлетворен. Ибо арверны выдали ему Луктерия, а это означало, что ни один народ Галлии больше не приютит сторонников Верцингеторига. Еще это означало, что в триумфе Цезаря Укселлодун все же будет представлен. Драпп, царь сенонов, отказался принимать пищу и умер, но Луктерий покончить с собой не спешил.
Луций Цезарь в конце октября приехал в Толозу. Его распирало от новостей.
— Месяц назад Сенат провел заседание, — сообщил он хмуро молчавшему Цезарю. — Признаюсь, меня разочаровал старший консул. Я думал, он более рационален, чем его сотоварищ.
— Сервий Сульпиций действительно более рационален, чем Марк Марцелл, но он не менее других хочет моего поражения, — сказал Цезарь. — Что там было?
— Палата решила, что в мартовские календы следующего года она непременно будет обсуждать вопрос о твоих провинциях. Марк Марцелл заявил, что война в Длинноволосой Галлии определенно закончилась и, значит, нет никаких причин продлевать срок твоих полномочий. Новый закон о пяти годах ожидания, сказал он, обеспечил целый список потенциальных губернаторов, способных немедленно тебя заменить. А проволочки, затяжки и прочее лишь продемонстрируют слабость Сената. И в конце своей речи прибавил, что тебя следует проучить. Ты — слуга Сената, а не его господин. Тут все закричали, а Катон, я думаю, кричал громче всех.
— А он и должен кричать громче всех, поскольку Бибул в Сирии. Продолжай, Луций. По твоему лицу видно, что худшее впереди.
— Гораздо худшее! Палата издала указ, что любой плебейский трибун, который наложит вето на обсуждение твоих провинций в следующие мартовские календы, будет считаться предателем. Его арестуют и отдадут под суд.
— Это абсолютно неконституционно! — резко сказал Цезарь. — Никто не может препятствовать плебейскому трибуну выполнять его обязанности! Или отказывать ему в праве на вето, если в это время не действует senatus consultum ultimum. Значит, именно это Сенат намерен сделать в следующие мартовские календы? Действовать в соответствии с последним указом?
— Может быть, хотя этого сказано не было.
— Это все?
— Нет, — ответил Луций. — Палата приняла еще один указ. Она сохранит за собой право назначать дату, когда твои отслужившие свой срок ветераны будут демобилизованы.
— О, я понимаю! Все дело во мне, не так ли, Луций? До сих пор в истории Рима никто не имел права решать, когда демобилизовать ветеранов, кроме их командира. Надо полагать, к следующим мартовским календам Сенат намерен распустить всех моих стариков.
— Похоже на то, Гай.
Цезарь, по мнению Луция, повел себя странно. Он даже улыбнулся.
— Неужели они и впрямь думают раздавить меня такими мерами? Черта с два, Луций!
Он встал, протянул руку кузену.
— Благодарю за новости. Искренне благодарю. Но хватит об этом. Давай отрешимся от всей этой возни.
Однако Луций Цезарь не был готов завершить разговор. Послушно следуя за Цезарем, он поинтересовался:
— Что ты собираешься делать?
— Все, что необходимо, — прозвучало в ответ.
Распределение легионов на зиму было закончено. Гай Требоний, Публий Ватиний и Марк Антоний с четырьмя легионами отправились в Неметоценну приглядывать за атребатами. Два легиона ушли к эдуям в Бибракте. Два встали у туронов, к западу от карнутов, а еще два легиона обосновались рядом с арвернами в землях лемовиков. То есть римская армия взяла Галлию под контроль. Цезарь же, в сопровождении Луция объехав Провинцию, избрал местом зимовки Неметоценну.
В середине декабря его солдат ждал сюрприз. Цезарь увеличил жалованье рядовых с четырехсот восьмидесяти сестерциев в год до девятисот, а также сообщил, что трофейная доля каждого отныне становится больше.