116 
Но нет, бессонницу вызывали совсем иные видения. Перед глазами стоял образ Джастина с поникшей головой и пустым взором, печального и какого-то жалкого, будто утратившего вкус к жизни. Все гости обратили внимание на его странный вид и поведение и только об этом и говорили.
Хозяин дома словно бросал вызов обществу, просидев на стуле весь вечер с расстегнутым воротом и развязанным галстуком, далеко выставив длинные ноги и опустошая один за другим бокалы шампанского. Как если бы ему было в высшей степени наплевать на все и на всех. Разумеется, неизменно всплывали разные толки и пересуды о якобы бурном прошлом молодого герцога, но его вовсе не осуждали, им восхищались.
Странное дело, но если бы речь шла о женщине, слава такого рода окончательно бы испортила ее репутацию в свете. А Джастина это делало еще более привлекательным: девицы на выданье говорили о нем с придыханием, а их мамаши жадно на него поглядывали. Откуда было им знать, что молодому герцогу приписывали приключения, которых не было и в помине, на самом же деле он трудился в поле до седьмого пота как простой фермер, а по выходным читал и растолковывал Библию туземцам, внимавшим чтецу с раскрывши ртами.
Небрежная поза и развязный вид Джастина не могли обмануть Эмили. Она видела неизбывную грусть в его взоре и понимала, что странное поведение вызвано отнюдь не желанием бросить вызов обществу.
Девушка притронулась к нижней губе, сохранившей память о том, как обожгли ее горячие губы герцога, снова беспокойно заворочалась в постели, легла на живот. Вспомнилось, сколько пустых бокалов из-под шампанского стояло на подносе у ног Джастина. Остается надеяться, что Пенфелд помог хозяину добраться до кровати. А если нет? А что, если в темноте он споткнулся и упал, ударился головой? Да в этом проклятом мавзолее нагорожено столько громоздких предметов, что можно только удивляться, почему здешние обитатели еще не стали сплошь калеками. Эмили припомнила историю, которую рассказывал отец о своем друге. Тот пил джин, позволил себе много лишнего, начал подниматься по лестнице, оступился, упал, скатился вниз и раскроил себе череп. Эмили перевернулась на спину, села в постели и в ужасе уставилась на угольки, тлеющие в камине. Перед мысленным взором встал образ Джастина, его безжизненное тело распростерто на полу у подножия лестницы, белая рубашка обагрена кровью.
Эмили выскочила из кровати, накинула поверх ночной рубашки шерстяной халат и огляделась. После того как из ее комнаты вынесли детские игрушки и красочные книги сказок, произошли чудесные преобразования: на трюмо появился бархатный бювар, элегантная пудреница и дневник в кожаном переплете с тисненными золотом инициалами Эмили. Это были дары, предназначенные не для ребенка, а для взрослого человека, их принесла чья-то заботливая рука. Кто-то постоянно думал об обитательнице комнаты и старался ей угодить, но делал это с умом.
Попрощавшись взглядом с Пудингом, который мирно дремал у камина, положив массивную голову на мощные лапы, Эмили поспешила вниз по лестнице. Вокруг темно, в доме царит мертвая тишина, и девушка подумала вдруг о том, как остро не хватает ей музыки, доносившейся прежде по ночам из гостиной, — не хватает Джастина.
Она толкнула дверь, ведущую в бальный зал, перед глазами открылось огромное пустое помещение, залитое серебристым светом луны, и Эмили поняла, что ведет себя очень глупо. Ну, конечно же, Пенфелд не бросил своего хозяина в беде и сопроводил до спальни. Девушка поежилась, ощутив голыми ступнями холод мраморных плит.
Она уж было собралась вернуться в свою комнату, но ее остановил хрипловатый голос, прозвучавший из темноты у стены, и на миг показалось, что невидимая рука легко тронула ее за плечо.
— А ведь ты мне задолжала танец, Эмили Клэр Скарборо.
24
«Есть вещи, о которых мне неловко с тобой говорить…»
Из тени у возвышения, где не так давно был оркестр, в круг света от луны, заглядывавшей в высокое окно, выступил Джастин, голова понуро опушена, руки в карманах. Чем-то он напоминал провинившегося Пудинга, разве что не мог виновато вилять хвостом.
При виде обычно самоуверенного и хладнокровного герцога, стоявшего перед ней как побитая собака, у Эмили защемило сердце. Она пригладила волосы, плотнее запахнула полы халата и дрогнувшим голосом обронила:
— Какие танцы? Нет же музыки.
Джастин некоторое время молча обозревал потолок, будто искал там ответа, и после паузы несмело спросил.
116 
