очень нудно 
44 
— Он не хотел возвращаться в Англию на свой трон, — добавлял Бенджи. Стать иезуитом для него означало пойти против всего мира.
Я терялась в догадках, как отразилась смерть короля на Хессенфилде, но полагала, что его усилия не пропали даром: теперь у него есть новый претендент на трон вместо старого. Однако представляю себе его чувства, если он вдруг опять приедет в Англию и узнает, что я ношу под сердцем его ребенка.
Похоронили Якова со всеми полагающимися почестями. Тело его было погребено в бенедиктинском монастыре в Париже, а сердце доставлено в Шейльский женский монастырь. Самым же важным было то, что Людовик XIV, король Франции, объявил сына королем Английским, Шотландским и Ирландским Яковом III.
Об этом тоже много судачили. Ходили сплетни также и о том, что у нашего Вильгельма нелады со здоровьем, но это же явная чушь! Об этом говорила даже прислуга, а я принимала обе стороны.
Чтобы выказать свое нерасположение и несогласие, Вильгельм отозвал своего посла из Франции, а французскому приказал убираться восвояси. Затем мы услышали, что Англия вступила в альянс против Франции. Этот блок называли «Великим альянсом», и война, казалось, была неминуема. Это связывалось не с Яковом, а с испанским порядком престолонаследия, и первые зарницы войны были уже видны, но, несмотря на все это, я по-прежнему была поглощена мыслями о ребенке.
На Рождество в Эйот Аббас приехала моя мать с Ли и Дамарис.
Мать была очень серьезно обеспокоена моим самочувствием, привезла одежду и много советов, адресованных моему будущему ребенку. Она решила оставаться со мной до рождения малыша, и ничто не могло поколебать ее решения. Она сказала это почти с вызовом, намекая на Харриет, — как бы не казалось абсурдной мне ее мысль о том, будто та жаждет узурпировать права матери. Моей матери никогда не понять Харриет. Их глупое соперничество росло день ото дня, а ведь было время, когда мать, оказавшись в моем положении, именно к ней обратилась за советом.
Рождественские праздники прошли, как обычно, до родов оставалось около двух месяцев.
И вот в холодный февральский день мое дитя появилось на свет.
Это была крепенькая здоровая девочка. Держа ее в руках, я с благоговением подумала о том, что в результате нашей встречи, сопряженной, со смертью, и явилась жизнь, новая жизнь.
— Как ты ее назовешь? — спросила мать, пожирая глазами малютку.
— Я решила назвать ее Клариссой, — ответила я.
Часть вторая
ДАМАРИС
ПОДВАЛ ДОБРОЙ МИССИС БРАУН
Наверное, я всю жизнь буду в тени Карлотты. Она на семь лет меня старше, что и так уже несомненное преимущество, но дело не в возрасте: Карлотта сама по себе очаровательнейшее существо из всех, с кем сталкивала меня судьба.
Когда она входила в комнату, все разом оборачивались. Это происходило помимо воли, согласно какому-то непреодолимому импульсу. Мне лучше, чем кому-либо, известно это ощущение, поскольку я слишком подвержена ему и всегда его испытываю. Темные вьющиеся волосы и эти бездонные голубые глаза делали ее, конечно, ошеломляюще прекрасной, а когда одна из сестер столь мила, разве может сравниться с ней другая? Я не сомневаюсь, что не будь у меня такой сестры, как Карлотта, обо мне говорили бы как о приятной и очень даже симпатичной, но Карлотта была, и мне пришлось привыкнуть, что это ее называют «красавица». Я быстро сдалась и уже не принимала это чересчур близко к сердцу, чего опасалась, должно быть, матушка. А кроме того, я ведь тоже принадлежала к армии обожателей Карлотты. Я любила смотреть в эти глубоко посаженные глаза, когда они полуприкрыты веером невероятно длинных темных ресниц; в следующий миг они могли распахнуться и, если сестра не в духе, полыхнуть голубым огнем. Кожа ее была бледна и в то же время отливала нежным румянцем, живо напоминая мне цветочные лепестки — тот же цвет, тот же оттенок. У меня же кожа была «кровь с молоком», а прямые каштановые волосы, которые не очень-то просто завить, упрямо не желали лежать так, как мне хотелось. Цвет глаз вообще не определишь, я обычно говорила, что они такого же цвета, как вода. «Они такого же цвета, как ты, — заявила однажды Карлотта. — Своего у них нет, они становятся то одни, то другие, в зависимости от того, что сейчас к тебе ближе всего. Вот и ты так, Дамарис. Хорошая девочка: „Да, да, да“, — только от тебя и слышно. Вечно своего мнения нет, говоришь то, что тебе говорят другие». Карлотта подчас могла быть жестокой, особенно если кто-то или что-то выводило ее из себя. В таких случаях ей нравилось срывать злость на ком-нибудь, кто оказывался поблизости, обычно это была я. «Ты такая хорошая девочка», — постоянно говорила она мне, и в ее устах это слово звучало как самое презренное на свете.
44 
