очень нудно 
38 
Я подошла к ней.
— Здорово.
— Эй, Дашка! Как ты? Я как раз думала — позвоню-ка я Форели, выйдем, пивка попьем…
— Рита, у нас семинар.
— Не печаль меня, старушка, я знаю.
— Рита, тебя отчислят!
— Не исключено.
— Рит, пойдем, ну ради всего святого. Давай ты перетерпишь полтора часика, а я тебя за это угощу в «Чайке».
— Мы — барышня неподкупная. Топчем свою жизнь самостоятельно. И вообще — я не готовилась. На х…я позориться. Михал Евгенич опять будет шуметь…
— Рит, а что у тебя на руке?
— Это я стукнулась на кухне. Как говорится — кто не курит и не пьет, того плитка током бьет.
На самом деле Асурова не стукнулась о плитку. Она даже не упала с лестницы и не ударилась о дверной косяк.
…Я сейчас не вспомню, как его звали. Антоном или Ярославом — сложно сказать. Допустим, Ярославом. Он учился на шестом курсе. Вел себя достаточно скромно. Мне запомнились его полупрозрачные, еле заметные волоски над верхней губой. Этот Икс был тенью. Никто из наших с ним не общался. Кроме того, Ритин молодой человек был уже взрослым. Лет тридцати — тридцати двух. Еще на прошлой неделе, месяц назад, в начале семестра мы с Ритой говорили о нем. Я молила, предлагала помочь, взывала к логике. Асурова обещала: вот найдет жилье, снимет, соберет вещи… и все. Честно. «Мамой клянусь». Но собранные самой Асуровой чемоданы раз за разом отправлялись в шкаф. На самую верхнюю полку.
Асурова не умела грустить. Астеничные эмоции были ей чужды. Она могла пребывать в своей альтернативе меланхолии — приглушенной ярости, но никогда не грустила. Она была единственным человеком, с которым мне было по-настоящему интересно. Ее пестрые мысли, оформленные острейшим языком, буквально магнитили к себе. Она говорила так, что ее собеседнику казалось, будто он читает хорошую книгу. Такую огненную речь даже сложно передать, это была смесь из Зощенко с Венечкой Ерофеевым. Не уверена, что смогу воспроизвести этот фонтан неземного красноречия. Но попытку — сделаю.
Рита родилась в богатом ингушском доме. Семья долго скиталась по разным южным областям и остановилась в столице республики — относительно свободном, ориентированном на Запад кавказском городе. Ее мать, происходившая из знатного армянского рода, занималась в основном тем, что делала себе маникюр. А отец — беспрерывно лечил людей. К нему стояла очередь аж из-за границы. Он был человеком богатым, успешным, благородным. Глубоко интеллигентный Авархан Магомедович воспитывал дочь в необычной для Кавказа свободе. Ей было разрешено гулять допоздна, сочетать с хиджабом минималистические платья, даже изредка покуривать кальян, пить вино, ходить на свидания. Доктор Асуров ни разу не ругал свою любимую дочку, ни разу не осудил ее, ни разу не повысил на нее голос. Он лишь просил: «Ради бога, не делай глупостей! У нас же с матерью больше нет никого…»
Многие подумали, что выпивающая, экспериментирующая с наркотиками и дурными компаниями Асурова типичный сорванец-с-цепи. Однако это вовсе не так, никакой цепи там отродясь и не было. Пусть девочка тормозит себя сама, считал отец. Но Рита тормозить не собиралась. В пятнадцать она уже попробовала героин. В семнадцать не узнавала спящего рядом мужчину. В девятнадцать самостоятельно поступила в литературный институт и так же самостоятельно вылетела с первого семестра. Затем шла череда беспробудных пьянок, отчаяния, нелепых отношений с женатым мужчиной, истерических суицидальных попыток, поножовщин, скандалов…
На Кавказе все обо всех говорят. Так вот, о Рите говорили плохо. Она давала для этого бесчисленные поводы. Сбегала из дому, после чего ее искал весь двор. Пару раз попадала в реанимацию из-за странных травм. Стала любовницей красавца-инспектора, правоверного мусульманина, и мужа племянницы мэра счастливого отца троих детей…
Впрочем, за редким исключением, Риту Асурову окружали настоящие неудачники, чья блеклая жизнь была сплетена из надуманных драм. Она дружила с непризнанными художниками, ворами, второсортными музыкантишками и вечно начинающими писателями. Две ее подруги (и Рита этим тайно гордилась) трудились проститутками. Все эти люди были гораздо старше, циничней, злей. Взрослела она не за пазухой у доброго, понимающего отца, а в захмелевшем тумане вечного презрения, зависти, трагедий. В этих кругах Рита явно выделялась. Ее воспринимали как всеобщую дочь, а иногда — мать, наивную посланницу из «нормального» мира. Но это было заблуждение.
38 
