130 
— Я твоя жена. По крайней мере, сейчас. И я прекрасно сознаю тот факт, что мужья имеют определенные… потребности, — закончила она неуверенно.
Себастьян встал и прошел к камину. Пруденс прикрыла глаза и сквозь бахрому ресниц наблюдала за ним, испытывая непреодолимую потребность высказать все, что она думает об их браке и их отношениях, которые так унижают и ранят ее.
Она должна сказать об этом, даже если он будет смеяться над ее словами.
Себастьян оперся ладонями о теплые камни очага.
— Боюсь, все не так просто, как говорится в книгах твоего отца или в пылких лекциях Триции, — сказал он с отчаянием. — Мы и так уже рисковали. Большинству судей трудно будет поверить в то, что твой брак не был осуществлен, если ты войдешь в зал суда с распухшим животом, вынашивая ребенка вора-шотландца.
— Ты когда-то говорил, что знаешь способы предотвратить беременность, — прошептала она.
Он медленно повернулся, глаза его были расширены от изумления.
— Ты понимаешь, что говоришь, Пруденс?
Она откинулась на ступеньку позади себя, оперлась на нее локтями и раздвинула колени, хорошо сознавая, насколько бесстыдной была ее поза и как откровенно ночная рубашка облегала изгибы и впадины ее тела.
— В чем дело, Себастьян? Неужели заниматься любовью с собственной женой было бы очень скучно для такого разбойника, как ты?
Во рту у Себастьяна пересохло, а ладони стали влажными. Могло ли быть это соблазнительное создание, призывно раскинувшееся на ступеньках лестницы, его застенчивой, сдержанной Пруденс?
Все происходящее сейчас с ним казалось волшебным сном. Себастьян медленно приближался к ней, опасаясь, что прекрасное видение исчезнет и он проснется один на холодном полу холла.
Он потянулся к Пруденс, ожидая, что она растает при его прикосновении. Но сидящая перед ним женщина была из плоти и крови. Его пальцы сомкнулись браслетом вокруг ее тонкой лодыжки, и Себастьян задержал руку, наслаждаясь ощущением гладкой кожи.
Дрожь пробежала по телу Пруденс. Себастьян заслонил от нее мерцание угасающего пламени очага.
— Я никогда прежде не занимался любовью с женой. По крайней мере, со своей.
Его рот коснулся ее рта, и она застонала. Ну, почему он был таким прекрасным? Слова, которые были бы кощунственными в устах любого другого мужчины, из его скульптурно вылепленных губ звучали цитатой из священного писания.
Ее ладони игриво ласкали его грудь, наслаждаясь упругостью мышц под гладкой кожей.
— Я думала, ты меня не хочешь, — стыдливо прошептала она.
Ее смущенное признание заставило Себастьяна покраснеть от стыда за свою черствость и эгоизм. Он чувствовал вину перед этой юной женщиной. Ему следовало бы догадаться раньше, что Пруденс неправильно истолкует его молчание, его мрачную напряженность и отказ делить с ней одну постель. Усердные наставления Триции, уверяющей, что ни один мужчина не позарится на нее, оставили след в ее душе. Если бы только у него было достаточно времени, чтобы доказать ей обратное! Но все, что у него было, — это лишь сегодняшняя ночь.
Себастьян погрузил руки в теплый шелк ее волос.
— Я думал, что умру от желания обладать тобой.
Судорожный не то вздох, не то всхлип вырвался из груди Пруденс. Она большими пальцами гладила его затвердевшие соски, затем спустилась ниже, пробегая по линии золотистых волосков к поясу бриджей. Себастьян с нежностью смотрел на пушистую макушку, зачарованный сладостью, щедростью этой женщины; бессвязным бормотанием, срывающимся с ее губ.
Когда ее жаждущий рот коснулся его живота, он поймал ее руку и крепко прижал к своей пульсирующей плоти. Себастьян приподнял ее лицо и заглянул в глубокий омут фиалковых глаз.
— Позволь мне быть частью тебя.
Его хриплая мольба вызвала у Пруденс трепетное томление. Он всегда будет частью ее. Теперь она знала это. Если Мак-Кей придет завтра и Себастьян отошлет ее от себя навсегда, он по-прежнему будет частью ее, и воспоминания о проведенных с ним днях она бережно сохранит в своем сердце. Она никогда не выйдет замуж за другого мужчину. Познав истинную любовь, уже невозможно будет удовлетвориться ничем меньшим. Она обожает Себастьяна. Она обожает его с первого момента их встречи. Даже краснея от ощущения красноречивого свидетельства его возбуждения под своей ладонью, она знала, что ни стыдливость, ни гордость не остановят ее в намерении поведать ему о своей любви.
130 
