26 
Холли давно не видела отца в таком гневе. Его отповедь только еще больше усилила охватившее ее чувство вины и стыда. Она беспомощно покачала головой.
— Правда, я не хотела ничего дурного!
— Ты слишком далеко зашла в своих шутках, дочка. Но на этот раз ты подписала себе приговор. Как я и обещал, валлийский рыцарь возьмет тебя в жены. — Следующие слова отца прозвучали так тихо, что Холли усомнилась, были ли они предназначены для ее слуха. — Ты могла бы выбрать себе достойного супруга. Мужчину, который обожал бы тебя. Мужчину, который почитал бы за честь поцеловать край твоего платья.
Если бы Холли могла выдавить хоть слово, она бы воскликнула, что никто ей не нужен. Она считала себя просто красивой куклой, которую превозносят лишь за внешние достоинства. Холли ни за что бы не отдала свое сердце мужчине настолько глупому, чтобы обожать ее, лелеять и выставлять напоказ как ценную безделушку. Но Холли знала, что еще один удар добьет отца, поэтому, подобрав юбки, она поспешила оставить его наедине со своей печалью.
Когда его дочь, исказившая до неузнаваемости свою внешность, стремительно покинула часовню, Бернар де Шастл сделал то, что не осмеливался сделать все тринадцать лет, прошедшие после смерти его супруги.
— Будь ты проклята, Фелиция! Я сделал для Холли все, что мог. Остальное — твоя вина!
Выйдя из часовни, Холли побежала в парк, терзаемая страхами, что после бракосочетания, назначенного на вечер, она навеки лишится возможности находиться в уединении.
Светлый весенний день так не соответствовал ее мрачному настроению. Толстый шмель довольно жужжал, кружась над цветком первоцвета. Бабочки порхали среди фиалок и гелиотропов, и солнечный свет играл в кружевах их крылышек. Сладкий запах жасмина щекотал ноздри.
Несмотря на пригревающее весеннее солнышко, она никак не могла стряхнуть с себя холод часовни. Еще более невыносимым, чем горькие слова отца, было разочарование, которое Холли увидела у него на лице. Она любила отца и никак не собиралась доставлять ему огорчения. Вчера придуманный ею план казался Холли таким удачным…
Она провела рукой по веревке, и от ее прикосновения качели слабо колыхнулись. Холли пыталась понять, почему ее отец не желает пойти на какую-нибудь хитрость, а намерен отдать ее в жены неотесанному гиганту-валлийцу, который увезет ее в свои далекие дикие края.
Примятая трава у скамейки до сих пор хранила следы его падения. Холли вспомнила, как он лежал, раскинув руки, одновременно такой могучий и беззащитный. Она провела кончиками пальцев по губам, которые все еще хранили память о поцелуе рыцаря. О поцелуе, предназначавшемся не ей, а другой женщине.
Прогоняя эту неприятную мысль, Холли закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям и заново переживая то волшебное мгновение.
Чья-то ладонь грубо зажала ей рот. Железная рука стиснула ее запястье.
У Холли успела мелькнуть безотчетная мысль о том, что Гавенмор каким-то образом разгадал ее обман, кликнул своих вассалов, скрывавшихся в лесу, и теперь они берут приступом стены Тьюксбери, неся смерть всем обитателям замка и в первую очередь ей самой.
Услышав хрипловатый шепот, Холли испытала огромное облегчение, в то же время чувствуя, как ее захлестывает отвращение.
— Ну что, своенравная девчонка, добилась своего! Но, похоже, исход твоей затеи оказался не совсем таким, как тебе хотелось.
Холли еще могла терпеть слова отца, вторившие голосу ее совести, но выслушивать оскорбительные высказывания Эжена де Легге у нее не было ни малейшего желания. Она что есть силы ударила барона пяткой по голени.
Тот выпустил ее, охнув и выругавшись неподобающим для рыцаря образом.
Холли резко повернулась к нему. Прежде Эжен не посмел бы и пальцем ее тронуть, но теперь ему было нечего терять. После унизительного поражения на турнире он, казалось, совсем потерял разум. Даже несмотря на распухшую скулу и разбитый до крови подбородок барона Холли не могла проникнуться к нему состраданием: его сверкающий злобой взгляд вызывал у нее одно лишь презрение.
Присев в глубоком реверансе, Холли склонила голову. Венок из колокольчиков не удержался на коротко остриженных волосах и сполз ей на глаза.
— Вы пришли за тем, чтобы еще раз насладиться моею красотой, милорд? Привели ли вы с собой менестреля, готового воспеть хвалу моим роскошным волосам? Моим жемчужным зубам?
Растянув рот в издевательской улыбке, она обнажила черные зубы.
26 
