21 
— А другой? — услышала она его хрипловатый голос, когда он не спеша оставил один ее сосок, устремляясь к другому. На секунду Роберт задержался, ожидая ответа.
Зачем он спрашивает, лихорадочно думала Шарон и шептала:
— Да, да, да…
Прикосновение его губ заставило ее вскрикнуть от удовольствия. Он только крепче обнял ее. Ей даже больно стало от того, как сильно его пальцы впились ей в талию. Он требовательно водил по ее коже губами, и ей казалось, что по ее телу словно вьется раскаленный шнур, от груди до самого лона… От желания у нее выступила испарина. А он знал, где проходит эта незримая нить, он прослеживал ее пульсацию по всему телу Шарон, пока дрожь не охватила ее, и она не выкрикнула, что это чересчур для нее. Желание рвало ее на части, уничтожало…
У нее выступили слезы. Она пыталась сказать ему, что долгие годы томительного ожидания не подготовили ее к такому. Она совсем не знала, что один лишь взгляд на его тело, столь мужественное и мощное, наполнит ее таким невыносимым желанием, что, когда они прикоснутся друг к другу, ее сердце забьется так, что вся она будет трепетать от возбуждения.
— Я никогда не думала, что будет так… — беспомощно шептала Шарон. — Все эти годы… я никогда не думала, что это может…
Она чувствовала, что рука его дрожит, лаская ее лицо. Он нежно целовал ее, слизывая ее слезы.
— Не знала… — медленно повторил Роберт, — но я знал.
Он поцеловал ее. Шарон показалось, что это галлюцинация, что с неба падают звезды. Ей и сейчас не верилось, что упоение, таинственно соединяющее их, столь безгранично, что ее будут так целовать… словно овладевая ею, что поцелуй может быть всепоглощающим, может увлекать за пределы времени и пространства, как само совокупление.
Его ладони скользили вдоль ее тела, она раздвигала бедра в ответ на его мощное давление. Его тело пылало таким возбуждением, что ее всецело захлестнуло желание, с которым смешались и тревожный женский страх, и гордость от того, что именно она пробудила этот вулкан, извержение которого близилось с каждым мгновением…
Он ласкал самые сокровенные места ее тела, погружая ее в неизъяснимое наслаждение. Она все теснее прижималась к нему, дрожащим голосом шепча:
— Я хочу… я хочу тебя. — А когда наконец он устремился в нее, крикнула: — Да… Да! Фрэнк! Я так хочу тебя…
— Фрэнк! — Он бросил ей это имя, словно проклятие, едва не рыча, прервав невыразимо сладостное медленное проникновение в ее тело. Она почувствовала, как он схватил ее за плечи и яростно потребовал: — Раскрой глаза, Шарон! Я не Фрэнк!
О Боже… За что это кошмарное наваждение?.. Как она могла вообразить себе такое? Так обмануть себя, поверить, что это Фрэнк? Шарон начала мучительно осознавать случившееся, потрясение глядя в ледяные, сверкающие гневом глаза Роберта.
Ее разум сковало такое отвращение, что она вообще не способна была думать.
Словно в трансе она уставилась на Роберта. Это он… Он только что прикасался к ней, как ни один мужчина раньше. Он впервые в ее жизни заставил по-настоящему, до безумия почувствовать страсть…
Роберт неумолимо отстранялся от нее, но тело Шарон не желало отказываться от того, что еще несколько мгновений назад было совсем близко. У плоти не было ни рассудка, ни сознания. Она не знала и знать не хотела никакого Фрэнка, зато ласки Роберта были ей знакомы, и ее разгоряченная плоть своевольно стремилась вернуться к ним. В замешательстве Шарон услышала, как с удивительной настойчивостью у нее будто из самого сердца вырвалось:
— Нет!
Она любит Фрэнка, только своего Фрэнка, пыталась она поставить перед собой последнюю преграду, но та, другая Шарон, упорно не слушалась ее. Никакие доводы уже не воспринимались, казались нелепыми, противоестественными, лживыми. И когда Роберт снова отвернулся от нее, она, сама не зная как, рванулась к нему, стремясь любой ценой удержать. Против своей воли Шарон разразилась безостановочной детской мольбой, ничего подобного она раньше и вообразить не могла у себя на устах, тем более — вести себя так с мужчиной, в любой, даже самой невероятной ситуации… Неужели это она лепечет?! И кому? Роберту! Останься, пожалуйста, останься… я так хочу… Ты слышишь? Я так тебя хочу…
Ее слова, сливаясь с дыханием, обратились в ритмичный аккомпанемент ко все более настойчивым движениям тела, стремившегося обрести утраченное, принять, вобрать его в себя. Невероятно, но, кажется, ей это удалось, почувствовала Шарон, трепеща от счастья. Она была слишком захвачена стремлением своего тела к чувственной цели, чтобы помнить о чем-то еще, кроме наслаждения, кроме ощущения этой наполненности. Она утопала в пьянящем удовольствии, и ничто не могло заставить ее остановиться у самой последней черты.
21 
