91 
И плывут-плывут, с запахом сосны, с приставшими иголочками, мерцающие елочные шары к стоку, вертятся в водоворотах. Падают из рук: дождик, серпантин, мишура. Пожелтевшая хвоя, фантики в грязной пене забивают сток.
После первого января в бассейне судебного зала завелись навки, так они называли себя, но иногда дразнили друг друга лоскотухами. Они сказали, что приплыли по трубам канализации. Нора полюбила приходить к ним, разговаривать, точнее, молчать, слушая, как навочки кашляют или сипло вздыхают от тяжести воды. Они были худые, с вылинявшей краской на волосах, на лице – то ли прыщики, то ли язвочки от влажности. У них были прокуренные голоса, и они говорили, будто приплыли сюда в надежде, что здесь их не найдут менты.
Нора повелела, чтобы их не искали больше. Они ей нравились, и с ними она общалась. Она им приносила молоко, которое в новом году стояло в стаканах повсюду на мебели или даже на полу. Они пили жадно, и благодарили, и спрашивали, нет ли еще чего выпить.
Звали присоединиться к ним, но она не согласилась – слишком много дел, занята. Ведь она кое-чего ждет, или наоборот – кое-чего избегает, а для этого нужны силы.
Навочки научили Нору играть в карты, играм забавнее, чем пасьянс; правда, намного более суетным. Сначала она выигрывала, а потом никак не могла выиграть, и они только хохотали. Смеялись они часто и громко. Однажды самая тихая, Санька (у которой на кисти руки был странный нарост – перламутровая чешуйка, показавшаяся сначала украшением) сказала, что можно еще попробовать вылечить этих птиц, трупики которых по-прежнему часто попадались на полу, несмотря на то, что уборщицы прибирали их спешно, пока не воняют.
На следующий день Нора принесла одну синичку с остекленевшими глазками. Санька долго комкала тельце в руках и колола шприцами, по образованию она была ветеринаром. В итоге сказала, что сделать ничего нельзя, так как слишком мало света, отдала пернатое тельце, нырнула и долго не появлялась.
Остальные навочки, плавая среди пустых сигаретных пачек, подшучивали над Норой – и что это ее тянет к мертвеньким? – и смеялись над тем, как она лечила и решала споры – все ведь происходило в этом зале, хотя при чужих навки никогда не появлялись.
Нора сама не заметила, как рассказала им все о своем любовнике. Они так часто рассказывали о том, с кем и как бывали, что ей тоже хотелось что-нибудь рассказать. К любовнику они отнеслись серьезно, предложили передать записку – теперь выяснилось, что они не все время в бассейне, что бывают и там, сердце Норы забилось тревожно и быстро. Вечером она пыталась написать записку Коленьке, писала о том, что его любит, но получалось не то, что она имела в виду. Написала на другом языке. Вспомнила, что бумага расползается в воде, чернила смываются, и отбросила эту затею. Наутро навки забыли, говорили уже о другом. Нора спросила, не холодно ли им так, все время в воде. Они засмеялись громко и очень обидно, выложив на бортик бассейна белые локти с синяками, говорили, что не холодно.
С этого дня стала реже приходить к навкам, чтобы показать свою обиду, к тому же Гуидо не одобрял этой дружбы, называя их низкими женщинами. Позже, когда разговоры иссякли и карточные игры без побед надоели, почти забыла о них.
Возвращалась к своим пасьянсам и игрушкам, и беспрестанным шажкам по каменному полу, в своих серых тканях невидимая в зеркалах, и в один из дней, переступая через балку, делая шаг к лестнице, нашла приемник, старый подарок Коленьки. Вспомнила, как эта игрушка действует – через розетки, которые есть в ее спальне.
Музыка была непонятной, не привлекала, но Нора пристрастилась к голосам, возникающим между песнями. Приходя в свою спальню из далеких блужданий по комнатам, Нора садилась за столик, с вечно прямой ноющей спиной, и внимательно слушала. Ей было странно от этих приветливых равнодушных голосов людей – их было так много, они постоянно что-то сообщали другим людям, устанавливали неопределенные связи, беседовали, передавали приветы. Говорили, как любят и дружат, но неизменно заканчивали песней, и Нора нажимала на стрелочки в поисках других голосов. Мир голосов без прикрепленных к ним тел тревожил, приказывал представлять их недоступное существование, их обыденность, расчерченную очередью унылых именинников, воскресеньями, когда поздравляют чаще, больницами, школами, фирмами. Она забывала себя, когда слушала, замирала, пока не холодели руки и не застывала кровь до самых плечей. Долго держа палец на кнопке со стрелочкой, нашла волну, где говорили чаще. (Это было телевидение, но ей непонятно, для нее это все та же механическая игрушка – приемник.)
91 
