Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
76 
– ...я домой пришел, все культурно, полы польским лаком покрыты! – разорялся пьяный Тетеря. – Разулся, сразу в тапки, по ящику фигурное катание Ирина Роднина! Двойной тулуп... Майя Кристалинская поет. Тебе мешала, да?
– Я... – возражал Лев Львович.
– Я, я! Все «я»! «Я» – последняя буква алфавита! Распустились при Кузьмиче, слава ему! Всех распустил, карла грёбаный! Книги читают, умные все стали! Небось при Сергеиче бы не почитали!..
– Но помилуйте!.. позвольте! – рвались наперебой Лев Львович с Никитой Иванычем, – при Сергей Сергеиче был полный произвол!.. – потоптал права личности!.. – аресты среди бела дня!.. – вы забыли, что больше трех запрещали собираться?.. – ни петь, ни курить на улицах!.. комендантский час!.. – а что было, если опоздаешь на пересчет?!.. – а форма одежды?..
– При Сергеиче порядок был! Терема отстроили! Заборы! Никогда выдачу со Склада не задерживали! Пайки на праздники, у меня паек пятой категории был, и открытка от месткома!..
– Вы путаете, вы путаете, открытки – это было до Взрыва!.. Но, – вспомните, – еще каких-нибудь сорок лет назад запрещали частный излов мышей!
– ... кооператив в Скообл... В Свиблове, – заплетался языком Тетеря, – от метро пять минут. Район зеленый, понял? Мы не рабиновичи, чтоб в центре жить!.. И правильно вас всех сажали!
– Позвольте... мы же говорим о Сергей Сергеиче!..
– ... очки напялят и рассуждать! Не позволю... крапивное семя! Вдарить монтировкой... Не тряси бородо-о-ой! Абрам! Ты абрам! Тебе от государства процент положен, и соблюдай!.. е-мое... А не с иностранцами хвостом вертеть...
– Но...
– Расплодились, бля! Два процента вам быть велено!.. чтоб у трудового народа на шее не засиживался!.. Кто все мясо съел? Эпштейн! А?! Сахар скупили, а мы белое из томат-пасты гони, да? Так?.. Гитлер ты! Жириновского на тебя нет!
– Но...
– ...сыну костюмчик васильковый чистсшщч... чистошерстяной!.. А ты сговорился Курилы Рейгану продать!.. Ни пяди!..
– Терентий Петрович!
– Сказал: ни пяди!.. Курилы не отдадим... А столбы свои в задницу себе засунь! Развели музей в государстве, паразиты! Бензином вас всех... И спичку!.. И ппппппарламент ваш, и книжки, и академика Ссссссахарова! И...
– А вот тебе, скотина! – вдруг ударил наотмашь багровый Лев Львович. – Не трогай Андрей Дмитрича!!!
Никакого Андрей Дмитрича в избе не было; а это бывает, когда лишку выпьешь: в глазах все как бы двоится, и из углов фигуры неведомые али лица смотрят; смигнешь – и нету их.
– Мерзавец! – кричал и Главный Истопник. – Вон отсюда!
– Не тро-ожь! – бушевал Тетеря, отбиваясь мохнатыми локтями. – Русских бью-у-ут!
– Урка!.. Беспредел!.. Вяжи его!
Повалили стол, покатился жбан; Бенедикт тоже накинулся, помогал вязать вожжами пьяную скотину; скрутили, выбросили наружу, наподдали пинка напоследок.
– ...в Свиблове смеситель хромированный стоял! – неслось из метели. – А у вас ничего на хер не стоит, у пидарасов!..
Если этот смирный, каков же Потап?
Ша
- Вздымаются светлые мысли
- В растерзанном сердце моем,
- И падают светлые мысли,
- Сожженные темным огнем...
– При Сергей Сергеиче порядок был, – сказал Бенедикт.
– А то! – отозвался тесть.
– Больше трех не собирались.
– Ни в коем случае.
– А сейчас все умные стали, книги читают, распустились. Федор Кузьмич всех распустил, слава ему.
– Золотые слова! – обрадовался тесть.
– Сергей Сергеич заборы отстроил, а сейчас что?
– Верно!
– Всюду дырья, плетень повален, народная тропа укропом поросла!
– И не говори!
– Самая пустая трава, ни вкусу от нее, ни запаху!
– Ни самомалейшего.
– На пушкина исподнее вешают, наволочки, а пушкин – наше все!
– Все до нитки.
– Это ж он стихи написал, а вовсе не Федор Кузьмич!
– Ни в коем разе.
– Он выше александрийского столпа!
– И-и, мил человек, куда до него столпу!
– А Федор Кузьмич, слава ему, мне по колено ростом будет! А туда же – Набольший Мурза, долгих лет ему жизни! Оленьке на коленки садится, как у себя дома!
– Ну, ну!..
– А что «ну»?..
– Думай дальше!
– Чего думать?
– Что тебе сердце подсказывает?..
Ничего сердце Бенедикту не подсказывало, темно было в сердце, как в избе зимой, когда свечи все вышли, на ощупь живешь; была где-то свечка запасная, да поди найди ее в кромешном мраке!
Шаришь, шаришь руками, а руки-то – они слепые, пугливые: найдешь невесть чего, обтрогаешь не видючи, душа-то и обомрет: что это?! А?! Отроду такого в избе не водилося! Что это?!
76 
