20 
— Я никогда ни о чем тебя не умоляла!
— Тогда, похоже, пора напомнить тебе обо всем. Скажи, любовь моя, следует ли мне сегодня заставить тебя молить о пощаде?
Серина знала, что нужно бороться с непрошеными желаниями. Если она поддастся им, Николас получит то, чего хочет…
Серина содрогнулась, подумав о последствиях — она никогда не сможет жить спокойно и быть счастливой. Не говоря уже о ее дочери.
— Как ты только можешь ставить слова «любовь» и «молить» в одном предложении?! — возмущенно возразила она. — Ты ведь не знаешь, что такое любовь, Николас! Я значила для тебя меньше, чем твое пианино! Ты жесток и безжалостен! Я не могу любить это в тебе.
Серина почувствовала, как внутренности сжались в тугой комок при этой лжи. Потому что она, разумеется, по-прежнему любила Николаса. Так будет всегда. Но в остальном… Он был не тем человеком, на которого женщина может положиться, который приложит все усилия, чтобы сделать ее счастливой. Сери-не было уже тридцать шесть лет, и к этому возрасту она научилась разбираться в людях.
— Значит, ты не хочешь дать мне еще один шанс, — мрачно произнес он.
— Не вижу смысла, Николас. Твоя жизнь сосредоточена в Нью-Йорке, или в Лондоне, или в любом городе, где ставятся твои шоу. Моя жизнь здесь, в Роки-Крик, с моей семьей. У нас больше нет ничего общего — даже пианино.
— Кое-что все-таки осталось, Серина! — прорычал он и в следующее мгновение уже обхватил руками ее лицо и впился в ее губы поцелуем.
Нет! Она бы крикнула это Николасу в лицо, если бы могла. Но его губы уже прижимались к ее губам, а язык искал доступ к ее рту. Все, на что женщина оказалась способна, — низкий, тихий стон, больше походивший на возглас побежденного, нежели на крик протеста.
Это был яростный, жестокий поцелуй, властный, сильный, наказывающий. Он был требовательным и всепоглощающим, невозможно было устоять, нельзя отказаться…
Стоило Николасу поцеловать ее, как Серина сразу же поняла, что не сможет сопротивляться. С того самого момента, как Николас впервые прикоснулся к ней, Серина знала, что принадлежит ему. Когда они занимались любовью, Ник пробуждал в ней чувства, которые одновременно пугали и зачаровывали Сери-ну. Она была одержима им, пристрастилась к этой любви, как к наркотику, и только твердая рука разлуки положила этому конец.
Поэтому, когда Ник прервал поцелуй и отстранился, Серина даже не стала утруждаться, высказывая протесты. Она только посмотрела ему в глаза и сказала, прерывисто дыша:
— Хорошо, Николас. Ты выиграл. Мы снова окажемся в постели — в последний раз. Но это будет конец наших отношений, — добавила она, чтобы Ник не спешил праздновать победу. — Конец всему. Больше никакого «мы» не будет. Никогда.
— А ты уверена в этом, Серина? — пробормотал Николас, нежными, мягкими движениями лаская ее лицо.
— Абсолютно, — уверенным тоном солгала она.
Глава 9
Николас был захвачен врасплох неожиданной стойкостью Серины. Это была уже не та девушка, которую он помнил. Серина из прошлого сразу же растаяла бы в его объятиях и согласилась на все.
Но потом Ник вспомнил женщину, которая пришла к нему в гримерку в опере. Да, она растаяла в его объятиях. На время. Но подозрительно быстро застыла, стоило ей получить то, за чем явилась.
— Значит, ты снова хочешь от меня только одного — секса? Да, Серина? — прорычал Николас, больно сжав пальцами нежную кожу ее порозовевших щек.
В больших карих глазах женщины промельнуло странное выражение. Был ли это стыд? Но Серина не отвела взгляда, а по-прежнему уверенно смотрела на него.
— Это все, на что ты годишься, Николас, — произнесла она жесткие, больно резанувшие по сердцу слова.
Ник изо всех сил попытался скрыть беспокойство и боль, сумев медленно улыбнуться.
— Если ты считаешь, милая Серина, что оскорбления помогут тебе спастись, то ты заблуждаешься. Я проделал такой путь вовсе не для того, чтобы вернуться домой, поглядев на то, как ты кончаешь. Я заставлю тебя умолять меня об этом, дорогуша.
Ее глаза яростно сверкнули.
— Это ты будешь умолять, любимый! — бросила Серина в ответ.
Пальцы Николаса скользнули ниже и теперь ласкали шею женщины.
— Это что, вызов?
— Это обещание.
Его глаза сузились, а кровь быстрее побежала по венам, обжигая их жаром изнутри.
— Я думаю, тебе стоит позвонить своей дочурке и сообщить ей, что не сможешь приехать домой к четырем часам! — рявкнул Ник.
20 
