19 
Мало-помалу, он понял, что всё было наоборот, что он имел дело с самой изысканностью, и что не было свете ничего более стильного и цивилизованного. Но до того, чтобы счесть это ещё и красивым, ему оставался один шаг, которого он пока не мог преодолеть.
Несмотря на эти странные пугающие децибелы, он сохранил на своём лице приветливое очарованное выражение истинного дипломата. По окончании монотонного протяжного пения, которое, как и положено, длилось несколько часов, он не обнаружил и тени той скуки, которую испытывал.
Между тем, его присутствие вызвало удивление всей школы. Старый учитель «но» подошёл к нему и сказал:
— Досточтимый гость, впервые иностранец присутствует в этом месте. Могу ли я узнать ваше мнение по поводу пения, которое вы услышали?
Переводчица перевела.
Смущённый своим невежеством отец рискнул высказать общие клише по поводу значимости древнего искусства, богатства культурного наследия этой страны и прочие глупости, одна трогательнее другой.
Потрясённая переводчица решила не переводить такой глупый ответ. Эта образованная японка заменила мнение моего родителя своим собственным и выразила его изысканными словами.
По мере того, как она «переводила», глаза старого учителя округлялись всё больше и больше. Как! Этот Белый простачок, только что прибывший в страну, уже понял сущность и утончённость этого высшего искусства!
И жестом, невообразимым для японца, тем более для живого Сокровища, он взял руку иностранца и торжественно сказал ему:
— Досточтимый гость, вы волшебник! Исключительное существо! Вы должны стать моим учеником!
И мой отец, как замечательный дипломат, ответил сразу же при посредстве дамы-переводчика:
— Это было моим самым заветным желанием.
Он не соизмерил сразу последствий своей вежливости, предполагая, что всё останется лишь пустой фразой. Но старый учитель без проволочек сразу же велел ему прийти на первый урок послезавтра в семь утра.
Чистый духом человек позвонил своему секретарю и отменил все дела даже на завтра. Мой родитель встал на рассвете послезавтра и явился в назначенный час. Почтенный профессор совершенно не удивился этому и щедро преподал своё суровое искусство без всяких поблажек, ибо счёл, что столь благородная душа заслуживала чести обращения с ней со всей строгостью.
В конце урока мой бедный отец был разбит.
— Очень хорошо, — оценил старый учитель. Приходите завтра утром в это же время.
— Дело в том что… я начинаю работу в восемь тридцать в консульстве.
— Ничего страшного, тогда приходите в пять утра.
Подавленный ученик повиновался. Он стал ходить в школу каждое утро в этот нечеловеческий час, при всём том уже имея всепоглощающую работу, кроме выходных, когда он мог себе позволить начинать занятия в семь утра, что считалось верхом лени.
Бельгийский последователь чувствовал себя раздавленным этим памятником японской цивилизации, к которому его пытались приобщить. Он, который до приезда в Японию любил футбол и велоспорт, спрашивал себя, благодаря какой иронии судьбы ему пришлось принести себя в жертву на алтарь этого непонятного искусства. Это подходило ему также мало как янсенизм[11] кутиле или аскетизм транжире.
Он ошибался. Старый учитель был совершенно прав. В недрах широкой груди иностранца он не замедлил обнаружить первоклассный голос.
— Вы хороший певец, — сказал он отцу, который между тем выучил японский. — Теперь я дополню ваше обучение и научу вас танцевать.
— Танцевать?… Но, досточтимый учитель, посмотрите на меня! — пробормотал бельгиец, демонстрируя свой грузный неповоротливый силуэт.
— Я не вижу в чём проблема. Мы начнём урок танца завтра утром в пять часов.
На следующий день к концу занятий настала очередь профессора прийти в уныние. За три часа не смотря на своё терпение, ему не удалось извлечь из моего родителя ни одного движения, которое не было бы душераздирающе нескладным и неуклюжим.
Удручённый этим, живое Сокровище вежливо сказал:
— Для вас мы сделаем исключение. Вы будете певцом «но», который не танцует.
Позже, умирая со смеху, старый учитель не преминул рассказать своим хористам, на кого был похож бельгиец, упражняющийся в танце с веером.
Жалкий танцор стал, однако, артистом если не сногсшибательным, то, по крайней мере, значительным.
Поскольку он был единственным иностранцем в мире, владеющим таким талантом, он стал знаменит в Японии под именем, которое закрепилось за ним: "голубоглазый певец «но».
19 
