128 
Горчаков встал и щелкнул каблуками.
— Рад, что не ошибся в вас! — сказал Зубов. — А теперь слушайте!..
* * *
«Секретно. Его высокоблагородию капитану Князеву в собственные руки».
У человека, оставившего эту надпись, был типичный писарский почерк: четкий, с изящными завитушками.
«В прошлый раз был другой! — отметила Лиза. — Поменяли делопроизводителя?»
Факт был несущественный, и Лиза поднесла конверт к носику чайника. Ее томило нехорошее предчувствие. Николай пришел сегодня какой-то взвинченный. Чмокнул ее в щечку, сказал, что утром летит к Князеву, и, отказавшись от ужина, отправился спать. Она попыталась его приласкать, но он отослал ее, сказав, что устал. Спустя полчаса Лиза заглянула в спальню. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, и ровно дышал. Лиза перекрестила мужа и пошла в прихожую, где он оставил планшетку с пакетом…
Печать размякла, Лиза осторожно освободила край клапана конверта, открыла его и достала сложенный вдвое лист бумаги. Развернула и онемела: лист был чист! Она лихорадочно перевернула его — ничего! Обе стороны бумаги не имели текста.
— Разочарована?
Лиза обернулась. Николай в наброшенном на плечи мундире стоял в дверном проеме. Сердце Лизы заколотилось часто-часто.
— Я… — забормотала она. — Я очень любопытна и просто хотела узнать, что за бумаги ты возишь…
— Поэтому вскрываешь пакеты, не оставляя следов? Не надо врать, Лиза! Или ты не Лиза? Людмила Дымковская, ведь так?
Лиза рухнула на стул. Николай подошел и сел напротив. Достал из кармана мундира коробку папирос, чиркнул спичкой.
— Можно мне? — попросила Лиза.
Он молча придвинул папиросы и коробок. Лиза бросила на стол конверт, взяла папиросу и, ломая спички, прикурила.
— Где научилась курить? — спросил он, когда она затянулась.
— В детдоме! — ответила Лиза. — Есть хотелось, а табак помогает забыть голод.
— А родители?
— Отца убили на войне, мать умерла. Нас подобрали и отвезли… Брат позже умер, я выжила.
— Когда тебя завербовали?
— В университете, на третьем курсе. Я была отличницей, к тому же похожа на вейку. В Союзе таких мало.
— Потомки женщин, уведенных в рабство, — кивнул Николай. — Ты согласилась сразу?
— Николай! — Лиза прижала руки к груди. — Ты не понимаешь! Вы все здесь не понимаете! У меня было одно платье и одни ботинки! Одна пара белья, которую я, постирав, сушила прямо на теле. Самый последний ваш бедняк — богач в сравнении с жителем Союза. У наших женщин по два платья; в одном они ходят на работу, второе — выходное. Две пары обуви: для лета и зимы. У кого платьев несколько — богачи!
— И что же? — спросил он. — Тебя одели, накормили?
Лиза кивнула.
— Главное не в этом, — сказала, помедлив. — Объяснили, что могу оказать пользу Родине, отомстить за отца, убитого на войне. Они умеют уговаривать. Я все равно согласилась бы! Я не хотела голодать…
— Тебя учили вскрывать конверты?
Лиза кивнула.
— Чему еще?
— Шить, шифровать донесения, работать на рации…
— И соблазнять мужчин?
— Николай! — крикнула Лиза. — Ты же знаешь! Ты сам видел! Ты мой первый и единственный мужчина!
— После того, что открылось, я ничему не верю! — Он бросил окурок в пепельницу.
— Я клянусь! — Лиза ломала пальцы. — В чем угодно обвиняй, только не в этом! У меня не было задания соблазнять офицеров! Наоборот: меня ругали за то, что я с тобой… — Она заплакала.
— Почему ругали? — удивился он.
— Став женой офицера, я перестала быть портнихой, а сведения добывала, разговаривая с клиентками. Ты не представляешь, насколько они болтливы: жены офицеров, чиновников, их любовницы. С портнихами любят поболтать…
— Знаешь, почему я женился на тебе?
Лиза покачала головой.
— Наше высшее общество насквозь фальшивое. Здесь никто не женится и не выходит замуж по любви: всех интересуют состояние, положение, карьера… Меня обручили, не интересуясь моим мнением, — так решили родители. Александра — красивая женщина, но она не любила меня. Внезапно нашлась барышня, которая показалась мне совсем иной. Ради меня она рассталась с девичьей честью, не потребовав ничего взамен. Меня это потрясло. Я решил, что встретил истинную любовь! Ради тебя я поступился карьерой: офицеров, женатых на вейках, не продвигают по службе, родные меня отвергли, десятки домов закрыли передо мной двери. Мне было плевать! Ведь я любил и был любим! Я заблуждался…
128 
