79 
– Ну, полегчало?
– Спасибо.
– Пока не за что, – усмехнулся он.
– Мы кого-то ждем? – спросила она, облизывая губы.
– Ждем-ждем, скоро будут. Хватит на твой век, Коваль. Ох, и позабавимся же мы сегодня! – произнес пацан, разглядывая ее с ног до головы. – Сладкая ты телка, аж слюнки текут! Небось, от мужиков отбоя нет, как и раньше? Я-то помню, как на тебя все наши облизывались! – и он игриво ущипнул ее за грудь.
– Больно… – застонала Марина.
– Это не боль еще, Коваль, боль – она другая…
«Щенок сопливый, что ты мог знать о боли? А я-то в этом просто профи, я вынесла ее столько, что твои мозги набекрень свернуло бы, если б ты их не проколол давным-давно. Но почему мне так знакомо это лицо, что это за слова о „наших“, облизывавшихся на меня? Черт, как голова болит, мешает думать…»
В этот момент распахнулась дверь, в комнату вошли три здоровенных амбала, вроде Рэмбо, и с ними – худой, лысый мужик в белом пальто. Ваня Воркута собственной персоной. Все стало предельно ясно…
– Что, Илюшка, развлекаешься? – усмехнулся он.
«Мама дорогая, так это же Илья, племянничек покойного Мастифа! – ахнула про себя Коваль. – Вот откуда мне так знакома эта морда, я ж его с того света вытащила, паршивца поганого! Знала бы – добила бы лучше…»
– Что, Марина Викторовна, подрос крестничек-то ваш? – продолжал Воркута, усаживаясь на стул перед висящей на крюке пленницей. Амбалы замерли сзади…
– Да уж, – усмехнулась она. – Знала бы, что таким вырастет, хрен бы я его спасала.
– Дети неблагодарны, Марина Викторовна, впрочем, как и бабы.
– Это обо мне?
– А то! Ведь вот как вышло с корешем моим Мастифом – пригрел вас, в люди вывел, дело в руки дал, а вы его же на тот свет спровадили. Где благодарность?
– Интересно, и кто же это так на меня набрехал? – спокойно спросила Марина, успевшая за время, прошедшее со дня смерти Мастифа, научиться прекрасно владеть собой и не вздрагивать, едва заходил разговор об этом. – Он умер от острой сердечной недостаточности у меня на руках…
– Да, только не НА руках, а ОТ рук, – поправил Ваня. – С вашим медицинским образованием, думаю, это труда не составило. Но это все лирика. Скажи лучше, ты подумала над моим предложением?
– Здесь не о чем думать. Я никогда не соглашусь на то, чего ты хочешь. Можешь меня убить, но все равно по-твоему не будет.
– Это ты решила легко отделаться, – засмеялся Воркута. – Убить – просто, сама ведь знаешь. А я не люблю, когда просто, я все сделаю, чтобы ты приползла и предложила мне сама свои клубы.
– Ну, помечтай, пока время есть, – посоветовала Коваль. – Даже если мне придется торговать собой на вокзальной площади, ты все равно не дождешься.
Ваня внимательно разглядывал ее, пытаясь, видимо, найти следы страха в лице, и Марина это поняла, решив про себя: «А вот хрен тебе, я не покажу, как мне страшно, даже ноет все внутри, но я не покажу, лучше сдохну!».
– Да, – задумчиво произнес он. – Я думал, ты умнее, Коваль… Сама виновата – не люблю дерзких и строптивых баб. Отстегните ее! – велел он амбалам.
Один из них отомкнул наручники, и Коваль упала на пол. Руки затекли так, что она их не чувствовала совсем.
– Что ты разлеглась, вставай давай! – приказал Воркута. – Отдыхать приехала, что ли?
– Что-то не помню, чтобы ты меня приглашал, – пробормотала Марина, растирая занемевшие запястья.
– А ты сама напросилась, говорят, ты это любишь! – засмеялся он. – Раздевайся, Коваль, хватит разговоры разговаривать!
– Офонарел совсем? – удивленно спросила она. – Ты что же это, решил, что я трахаться с тобой буду?
– Зачем – со мной? С ними вон, – кивнул Воркута на амбалов. – Я баб не люблю, много лет без них обходился.
Коваль расхохоталась от такого признания в голос:
– Ой, не могу, а я-то размечталась! Оказывается, ты и не мужик вовсе, Иваныч!
Удар в лицо заставил ее пожалеть о своей дерзости.
– Так, хорош базарить, помогите ей! – приказал он, и охранники в секунду сорвали с Марины все, что было. Они держали ее, как на растяжке, а Воркута придирчиво разглядывал красивое тело.
– Да, гладкая ты красюха, такую и я, наверное, смог бы. Ну, ты как любишь – по одному или хором? Решай, пока я добрый!
…Коваль потеряла счет времени, мечтая заодно потерять и сознание, но как-то не везло. Эти трое не выпускали ее из своих рук ни на секунду, она уже путала их морды, перед глазами плыли круги. Они по очереди глотали какие-то таблетки, и все продолжалось по новой. Воркута подходил к своей пленнице, поднимал голову за подбородок и заглядывал в глаза, она вырывалась, но амбалы держали крепко. Все тело было уже в синяках, Марину мутило, она мечтала только об одном – чтобы сейчас рухнул потолок, погребя всех под обломками, но, стоило открыть глаза, и все было по-прежнему – трое уродов, терзающих ее, улыбающийся Воркута, возле которого на полу в отрубе спал Илья, и невыносимая боль во всем измученном теле. Она не помнила, как и когда все закончилось, только врезались в память слова Воркуты, произнесенные над распластанным на полу телом:
79 
