81 
– Не надо… ну, не надо… я не могу больше… не могу… не надо… – застонала Коваль, выгибаясь и оказываясь в объятиях мужа.
Он крепко прижал ее к себе и заговорил, поглаживая по голове:
– Успокойся, детка, ты со мной, здесь никого, кроме нас, нет. Все прошло, не бойся, я тебя никому не отдам. Спи, любимая, я с тобой, – он убаюкивал ее, целуя заплаканное разбитое лицо, гладя волосы, но, едва его рука соскользнула на обнаженное плечо, как Марина вся передернулась и снова застонала. Егор убрал руку: – Прости, я не хотел…
Он укутал ее одеялом, обнимая поверх него, чтобы не касаться тела, и тяжело вздохнул.
Это состояние день за днем не покидало ее – она не могла выносить прикосновений к себе, сразу вспоминая весь тот кошмар. Егор терпел, Марина видела, как непросто ему дается терпение, но ничего поделать с этим не могла – не могла забыть эти рожи, руки, движения чужих мужиков на ней и в ней… Это было ужасно, но еще хуже – видеть каждый день перед собой мужа: ей казалось, она виновата перед ним, казалось, в том, что сделали с ней – сто процентов ее «заслуги», раз она позволила… Коваль все время лежала в спальне, велев закрыть жалюзи на окнах и задернуть шторы. Запретила включать свет – не хотела, чтобы кто-то видел синяки на лице, ссадины на теле и забинтованную руку. «Слабачка чертова, даже нормально вены вскрыть не смогла…» – отстраненно думала она, разглядывая бинт на зашитом запястье.
Егор никого не пускал к ней, сам сидел рядом, не отлучаясь даже в офис, сам кормил с ложки, ухаживал, и от этой его заботы Марине было еще хуже. Он больше не делал попыток прикоснуться к жене, только гладил по волосам да иногда вдруг прижимал ее голову к своей груди так, что она слышала, как бьется его сердце. Марина понимала, что он хочет услышать имя человека, сделавшего это, но спросить не решается, а сама она сказать просто не могла, язык не поворачивался…
В таком состоянии она пробыла дней десять, и вывел из ступора, как ни странно, Воркута. Он позвонил не мобильник Малыша в тот момент, когда Коваль лежала, уткнувшись лицом в колени мужа, а тот задумчиво гладил ее по волосам.
– Да, Малышев, – бросил Егор в трубку. – Кто это? Кто?! Что тебе надо, Воркута?
Марина протянула руку и нажала кнопку громкой связи. В трубке послышался противный смех Воркуты:
– А ты догадайся! Я большой поклонник таланта твоей жены, Малыш! Повезло тебе, такую девку гасишь! Красавица, умница, тело – просто блеск. А уж как она трахается, тебе, думаю, не надо рассказывать?
Лицо Егора напряглось, глаза сузились. Марина хорошо знала, что за этим последует, и взяла его за руку, прошептав:
– Не надо, пусть…
– Так что, Малыш, очухалась там твоя красотка? А то мои быки уже очередь на нее расписали, ждут новой встречи. Что передать? – глумился Воркута.
Егор не выдержал:
– Пошел ты на…, старый хрен! – заорал он. – С сегодняшнего дня, даже если моя жена ноготь сломает, я тебя найду и за яйца вздерну, усек?! Это в Питере своем ты авторитет, а для меня ты – просто хрен собачий. Так что держись подальше от моей жены, я серьезно!
– Дурак ты, Малыш, хоть и был на положении когда-то. Кто ты, чтобы грозить мне? Сидишь под юбкой у своей Коваль и в кирпичики играешь. А ее я все равно сломаю, по-моему будет, раз я решил. И пусть запомнит: не одумается – пожалеет, что родилась. Изуродуем так, что и ты побрезгуешь! Пока, Малыш. Да, любимой жене тоже привет передай! – и Воркута бросил трубку.
Гудки отбоя ударили по нервам, и Марина словно очнулась от летаргии, в которой пребывала эти дни. Она поднялась, раздернула шторы на всех окнах, подняла жалюзи, жмурясь от яркого света, заполнившего комнату. Егор с удивлением наблюдал за ней. А она, по-прежнему молча, сходила в душ, умылась, закрутила волосы в узел, надела черные джинсы и черную водолазку. Вернувшись в комнату, велела ошарашенному мужу:
– Кофе, сигарету и Розана.
Малыш не поверил своим ушам и глазам:
– Детка, что с тобой?
– Все, Егор, хватит! Я не могу позволить себе роскошь лежать и оплакивать неизвестно что! Мне нужно расставить все по местам.
Марина пила кофе в каминной, когда в дверях нерешительно появился Розан, не знающий, куда деть глаза, а с ним – ее телохранители, которых разъяренный Малыш чуть не порешил в тот день, когда они вернулись домой одни, без нее. Коваль обернулась и спросила:
– Ну, что встали, как на похоронах? Я жива и даже относительно здорова, так что заходите.
81 
