очень нудно 
33 
– Лёнчик, зачем тебе ребёнок? – ехидно поинтересовалась она, после того как обследовалась и узнала вердикт. Кстати, он не был «окончательным и бесповоротным». Можно было пытаться. Но она не хотела превращать радость соития в механистический труд по созданию себе подобного. Ну, разве что как побочный эффект… Но радость от того самого соития она испытывала не с законным мужем, а младенца он, по всей видимости, хотел своего. Вернее – хотели его мама и бабушка.
– Чтобы был продолжатель рода! – удовлетворил её любопытство Лёнчик, горделиво расправив петушиные плечики.
– Какого рода? – уточнила Ольга.
– Моего!
– А если родится девочка, и вырастет, и выйдет замуж, что тогда? Роду конец?
– Нет, она же будет моей дочерью. И, в конце концов, фамилию можно не менять. Ты же вот не взяла мою фамилию и продолжаешь род своего отца.
– Моему отцу всё равно, продолжаю я его род или нет. Мой отец меня просто любит, понимаешь, о чём я?
– Ну конечно, я буду любить своего ребёнка. Это нормально – любить своего ребёнка.
– Лёнчик, нормально – это хотеть ребёнка, чтобы его любить, а не затем, чтобы он продолжал сомнительной давности, крепости и прочих некондиционных параметров род.
– То есть ты не будешь рожать мне ребёнка?
– Чтобы родить, надо сперва зачать. Для меня это достаточно проблематично. Попробуй с кем-то другим, авось получится. А может, к тому времени в магазинах появятся! – огрызнулась в ответ Ольга и отправилась на работу.
Зачать с кем-то другим значило отклониться от натоптанных тропинок. Лёнчик был к этому не готов. Есть две кухни, есть диван, есть работа. Да и чёрт с ним, с тем ребёнком. Жили как-то без него, и дальше будем жить.
А дальше – умер Ольгин отец. И ей пришлось тащить на себе не только свою семью, но и мать, привыкшую жить на широкую ногу и привычек своих бросать не собиравшуюся. Олина мама была кладезем спекулятивных контактов – все товароведы более-менее пристойных магазинов города были у неё прикормлены, и даже на похороны она раздобыла себе заграничное чёрное платье в обтяжку и не забыла накрасить глаза французской тушью стоимостью в четверть Ольгиной зарплаты. Конечно, на сберегательной книжке у неё лежали очень солидные деньги, но она не собиралась их трогать, оставляя на «чёрный день». Отец же умер скоропостижно и никакого завещания не оставил. Да и какое завещание, если на свете у него было только двое любимых людей – жена и дочь. Это во-первых, а во-вторых, квартира – государственная, дача – государственная, машина – и та служебная. Только сберкнижка, изначально открытая на имя жены. Так что Ольга взвалила на себя избалованную мать, привыкшую к обилию хороших тряпок, качественной пище, которую после смерти отца раздобывать стало сложнее, потому как эпоха осетров, икры и многочисленных колбас давно отошла в небытие – середина восьмидесятых двадцатого столетия процветала всеми характерными для советского «застойного» периода российской истории стигмами. Ещё маме, конечно, нужна была соцприслужница. Ольга вызвалась убирать и готовить сама, но вдова категорически отвергла такое предложение и, утирая слезу, скатившуюся по начинающей морщиниться щеке, стоически убрала квартиру сама, пожарила яичницу и сварила кофе. Ольга отдраила полы, сковороду и плиту после маминых упражнений и, плюнув, наняла ей приходящую даму. Зато ей, профессионалке швабр и котлет, мама с первозданным пылом принялась давать указания. Прежняя домработница, бывшая в доме, сколько Ольга себя помнила, покинула этот мир вслед за Олиным отцом, не перенеся его смерти. Sic fata voluerunt.[14] Мужчины лучше женщин умеют хранить свои маленькие и большие тайны.
Ольга всё больше и больше работала, Лёнчик приобретал всё более трагическое мироощущение. Пока наконец не переспал с уборщицей НИИ технического стекла. Нечаянно-негаданно. Был чей-то день рождения, безалкогольная эпоха ещё не наступила, Лёнчик перебрал лишнего и, начав движение привычной тропой по маршруту «работа – дом», запетлял и наступил ногой в ведро с грязной водой. Молодая рыхлая женщина что-то пробурчала, впрочем, не слишком сердито. Лёнчик, упав на колени, принялся лобызать края её синего халата и предлагал смыть провинность кровью. На кровь она не согласилась, тогда он стал вылизывать пол коридора языком. Уборщица бросилась его поднимать на ноги и отлично справилась, потому как была достаточно дюжая для хилого Лёнчика. Он уткнулся в её вкусно пахнущую потом мягкую большую грудь и засопел, блаженно пуская слюни. Проснулся утром в незнакомой, убогой, но чистенькой квартирке и узнал, что вчера признался в вечной любви, предложил руку и сердце и даже разок выполнил супружеский долг. Лёнчик немного упал духом, но вкусные сырники с рыночной сметаной, сгущёнкой и малиновым вареньем на завтрак заставили его дух воспрянуть. А уж после того, как он опомнился и побежал к телефону-автомату звонить жене, которая наверняка обзванивает больницы, морги и милиции, а в ответ услышал: «Лёнчик, я только голову к подушке прислонила, у меня же ночное дежурство было, дай поспать! Я работаю как проклятая, пока ты в своём НИИ яйца слева направо перекидываешь!» – и сразу после равнодушный хохоток коротких гудков, он вернулся к грудастой уборщице и ещё раз исполнил «супружеский долг». За что был награждён «ленивыми» варениками. Его «невеста» была виртуозом творожных блюд. И не ленилась закупить молочный продукт пораньше, подальше, подешевле и впрок. И потратить время и силы на, к примеру, обожаемую Лёнчиком запеканку, а не так, как его пока ещё официальная жена, брякнуть:
33 
