очень нудно 
246 
И в эту щель между падением и новым возвышением товарища Огранова проскочил Остромов со своим кружком, и наказывать его как полного шарлатана не стали, а оснований рассматривать его как оккультиста не было. И потому ОСТРОМОВА-КИРПИЧНИКОВА-УОТСОНА, без определенных занятий, 1880 г.р., дворянина, по образованию юриста, не судившегося, обвиняемого в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 120, 169, 187 и 189, Денисов полагал бы правильным приговорить к пяти годам ссылки в Томск, а дали ему в итоге три года Пензы. ПЕСТЕРЕВУ Варвару Платоновну, 1860, дворянку, без определенных занятий, отправили на три года в Архангельск, где она и скончалась год спустя от воспаления легких. САВЕЛЬЕВУ Елизавету Дмитриевну, 1887, из дворян, поэта, приговорили к трем годам Пензы. ВЕЛЕМБОВСКОГО Григория Васильевича, 1871 г.р., дворянина, военспеца, преподавателя Ленинградской военной академии, сочли заслуживающим трех лет Нарыма, МУРЗИНУ Татьяну Васильевну — 1885, дворянку, не замужем, машинистку иностранного отдела, — приговорили к трем годам Вятки, АЛЬТЕРГЕЙМА Константина Ивановича, 1899, поэта, — к двум годам Курска, ДРОБИНИНА Германа Владимировича, 1890, МАРТЫНОВА Юрия Сергеевича, 1900, ИЗМАЙЛОВА Николая Ильича, 1887, ТАМАРКИНУ Екатерину Ивановну, 1882, мотальщицу прядильно-ткацкой фабрики «Рабочий», — к двум годам Ташкента, ПОЛЕНОВА Константина Исаевича, 1872, инженера, — к двум годам Харькова, ВАРВАРИНУ Ирину Павловну, 1895 г.р., актрису и танцовщицу, Денисов полагал бы приговорить к двум годам Владимира, но, учитывая полновесные признания и пожилую мать, ее сочли возможным отпустить, взяв подписку о сотрудничестве; а ЖУКОВСКУЮ Надежду Васильевну, 1906 г.р., студентку медицинского факультета, Денисов полагал бы возможным как раз отпустить, применив наказание условно, но товарищ Райский счел это невозможным, поскольку и в «Красной газете» указывается на недостаточность работы именно с молодежью, и Жуковская получила год и шесть месяцев высылки в город Пензу. Масонские же приборы, рукописи и предметы ритуала, изъятые у Остромова, поступили в музей при ОГПУ, что закреплено актом. Там много было интересного — замшевые ритуальные перчатки, меч, несколько печатей, порошки для курений и нижняя челюсть. Чья нижняя челюсть — теперь уж, конечно, никто не узнает. Обидно, тоже ведь жил человек, на что-то надеялся, чего-то желал. Грустна наша участь.
Глава девятнадцатая
1
В пятницу, тринадцатого апреля, та, что прежде называла себя Надей, собирала вещи и обходила друзей перед отъездом в пензенскую ссылку.
Вот и ответ, почему в последней сцене «Фауста» появляется одна из грешниц, прежде называвшая себя Гретхен. Дело, конечно, не в том, что она искупила грех и теперь прощена. Просто после детоубийства и позорной казни — как же можно называться Гретхен? Она не стоит теперь этого имени, которым звали ее любимые и любящие. И Надя была уже никакая не Надя, а существо без имени, может быть, с цифрой — девушка из двенадцатой камеры, дело № 5743/628, полтора плюс три, то есть полтора ссылки и три поражения в правах.
Поражение в правах уже наступило, и навсегда. Она не имела теперь никаких прав на комнату, в которой росла и читала, на мать, которую ни от чего не спасла, а о правах на Даню и о самом Дане лучше было не думать. Возвращаясь в трамвае с узелком грязного белья, словно средневековая грешница с гравюры с сумой прегрешений, она боялась войти в комнату, а оказалось нестрашно. Просто чужая комната, и все. Все было теперь чужое, всем с рождения она владела не по праву. Не ту учили, не ту лечили, не на ту надеялись, и страшней всего было догадываться, что и с самого начала все предназначалось не ей. Не то чтобы она сломалась и предала неделю назад — нет, она уже родилась не той, оттеснив, может быть, от метерлинковской лодки ту истинную душу, которой все предназначалось. Все было для другой — родительская любовь, книги и Даня; всем она пользовалась незаслуженно, ее изначально гнилая душа лопнула при первом нажиме, и Райский знал, знал с самого начала. Он чувствовал. Может быть, в нем действительно была правота: нужен же карающий меч, тот самый, волнистый, пламенеющий, раны от которого не заживают. Кто-то должен отделять, выбраковывать гнилые души. И что такое была ссылка рядом с сознанием незаслуженности всего, от материнского молока до вечернего кружения с Даней, который лишь чудом спасся от ее предательства! Это было первое, о чем она спросила: где Даня? Он уехал, сказала ей мать с мучительной, невыносимой лаской; впрочем, мать была единственная, перед кем она почти не виновата. Не надо лгать, все не ради нее, все от страха, от собственной гнили, — но тут была хоть зацепка.
246 
