очень нудно 
95 
Это ты загнула.
Ничего подобного, именно так и обстояло дело.
Их считали частью того самого иррационального зла, от которого рухнуло все. И хотя Катька каждый день навещала Подушу, играла с ней, укладывала ее спать — она никогда не оставалась ночевать у Сереженьки в его латаном-перелатаном домишке, сплошь состоявшем из взаимоисключающих вещей и стилей, а Сереженька никогда не отдавал Подушу ночевать к ним с Игорем. Нечего ребенку смотреть на разврат.
Эта неприязнь ни в чем особенном не проявлялась. Наружу она вырывалась крайне редко, да и то почти всегда по катькиной вине. Со стороны жизнь на планете была почти так же идиллична, как и до катастрофы, — если бы, разумеется, было кому смотреть на нее со стороны. Ветеринар лечил барласкух, геолог разведал много полезных ископаемых, которые и ископал, на радость присутствующих; только Игоря и Катьку кормили из милости, хотя добыча еды, повторяю, и не представляла особенных трудностей. Просто они и здесь были всем чужие, как на Земле, и чем больше своими делались друг для друга — тем больше их ненавидели все остальные.
Теперь им пришло время поменяться ролями: уже не она водила его на экскурсии — «Улица, ряд домов, ее освещает фонарь», — а он объяснял, время от времени переходя на их парольный инфинитивный русский:
— Тут быть коркынбаас, большой количество домов, но не ряд, не улица, как у вас, а такая круговая, спиральная фигура, гораздо интересней. Тут кафе, но каждый быть сам готовить еда из продукт, который покупать здесь же. А вот магазин «Одежда», смотри, почти ничего не забрали. Только теплое, наверное. Выбирай, что хочешь: это лырын, надевается через голову, это быдыс, повязывается вокруг шеи, а это сыурчук — в него заворачиваются. Бери, у нас давно бесплатно. По-моему, тебе очень ыдет.
Только на пятый день он решился пойти туда, где стоял когда-то его дом.
— Мне, наверное, лучше одному, — сказал он Катьке.
— Игорь, если можно, я все-таки с тобой. Мало ли.
— Что — мало ли?
— Ну, не сердись. Мы же вместе теперь. Возьми меня, правда.
Он пожал плечами:
— Хочешь — пошли.
Его дом стоял в зеленом когда-то, а теперь начисто выгоревшем районе, около разбомбленного парка с изуродованными и расщепленными старыми деревьями, похожими на тополя. Была весна, из красноватой почвы изо всех сил перла новая трава, от старых стволов стремительно отрастали побеги — гибкие, вьющиеся, ползучие.
— Это такое дерево, — пояснил Игорь. — В первом поколении прямо растет, а во втором, если срубить, — только ползает. Ствол уже никогда не отвердеет, вырождение в чистом виде. Их у нас запрещено было рубить. Кстати, у нас почти все деревья так. Вырубишь — очень быстро дает ползучий побег, весь лес заплетает.
— А если побег выдрать? Третья стадия есть какая-нибудь?
— Не знаю, никто не пробовал. Наверное, это будет вроде ваших грибов. Что-нибудь совсем простое и уже не зеленое.
Парк стремительно заплетало вьюном, курчавыми горизонтальными плетьми — вторым поколением местных деревьев. Пруд тоже зарос, и уткам, вернувшимся на него после зимовки, трудно было плавать среди сплошной речной травы. Дом Игоря стоял в глубине большого коркынбааса — кругом все попадало, но он уцелел. Это была высокая башня из черного камня, с мертвыми выбитыми окнами и оплавившейся пожарной лестницей.
— Ты представляешь, он весь был белый, — сказал Игорь. — Абсолютно. Назывался тыргын-доон, белая башня.
Во дворе, заваленном рухлядью и обломками, на асфальте еще видны были «классики» — точная копия земных. Игорь вошел в подъезд.
— Осторожно, рухнет же все!
— Здесь не рухнет. В этом квартале все было сверхпрочное.
Катька избегала смотреть на него. Она боялась увидеть его лицо.
— Ты на каком жил? — спросила она, глядя под ноги.
— На седьмом.
— Поднимемся? Или не надо?
— Не надо, — сказал он. — Подожди, я только одну штуку проверю.
Он подошел к обгоревшим почтовым ящикам.
— У нас газеты давно не выходили, все электронное. А ящики висели, типа на память. Ты гляди, у меня и ключ цел.
Он открыл ящик. Оттуда выпала плоская прямоугольная пластина. Игорь быстро достал из кармана небольшой прибор, похожий на диктофон, вставил пластину в щель на боку и нажал кнопку. Прибор заговорил срывающимся женским голосом. Катька не могла разобрать ни слова.
95 
