25 
– Почему она жила с Сеней? – как-то спросила я маму.
– Я не знаю. Наверное, потому что каждой женщине нужен мужчина. Семья.
– Но у неё же уже была семья. Сашка.
Мама промолчала.
Много позже я узнала, что та квартира на Пересыпи, где жила тётя Люба, была вовсе не Сенина. Это была квартира её самого первого, самого лучшего мужа. Квартира, в которой прежде жила его кухарка. А затем – после тех самых окаянных дней: жил он сам. Тогда-то юная красавица Любовь и вышла за него замуж. За него – старого, но всё ещё легко воспроизводящего французский прононс и помнящего великолепие Николаевского бульвара. После того как он умер, в её жизни было всякое и были всякие. И самого главного своего мужчину – сына – она так и не смогла толком полюбить. Возможно, тётя Люба не умела любить. Она умела только жалеть. Она испытывала ко всем своим последующим мужчинам, включая Сеню, чувства, похожие на те, что я испытывала к старым, израненным, слежавшимся в чужом кармане конфетам. Может, она уже любила и потом просто больше не смогла?..
А Сашка спился.
Продал квартиру. Бомжевал…
Однажды весной я позвонила отцу. Мы пару минут поболтали о том о сём, и я спросила:
– Где ты? Отчего так шумно? Мне кажется, я слышу знакомые голоса.
– Мы празднуем сорок дней Сашке Харламову.
Так мог выразиться только мой незамысловатый отец.
– Сашка умер?.. – поперхнулась я. – Господи, да ведь он был старше меня всего на какие-то… Папа, что ты говоришь! Сорок дней не празднуют! Это поминки!
А потом подумала, что иным, может, и празднуют. Сашка не слежался, как карамельки, и не стух, как Сеня. Он сгорел. Рассуждать, кто виноват и правильно ли это – не имеет смысла. Что дадут размышления о том, каков должен быть генетический удел, если тётя Люба родила Сашку от какого-то алкаша-проходимца? Не верю я во все эти чепуховые закономерности. Откуда же тогда в Сашке была такая неизбывная тяга к чтению? Почему детские мои воспоминания о нём – это воспоминания о величайших географических открытиях моего Города, воспоминания о волшебном мире прозы Жюля Верна, о поэзии Фета и куплетах Беранже? И почему до сих пор я вспоминаю Сашку, стоит моему обонятельному тракту проанализировать пару молекул, испускаемых прелой листвой или чуть подгнившей картофельной шелухой, и воспоминания эти теплы и светлы? Я запомнила его в белом вязаном свитере, смеющимся, красивым, – похожим на актёра, исполняющего роль графа Калиостро в «Формуле любви», Нодара Мгалоблишвили. Откуда такие глаза у русского мальчика, зачатого русской от русского? Одесса?.. Ой, вэй! Непонятно, сложно, необратимо.
И всё же – просто, доступно и легко. Стоит поднять с земли жёлтый берёзовый лист и покатать его между пальцами…
Среди всего неисчислимого многообразия мира есть три константы, незыблемые, как соединение одного атома кислорода с двумя атомами водорода:
в детей нельзя утютюкать «козой рогатой»;
об детей нельзя бить предметы обихода;
и нельзя жить под одной крышей, не любя.
Всё остальное – кататься на мусоровозке, радоваться и грустить, испытывать блаженство и ужас, хранить всякие глупости в секретных коробочках, выходить замуж за вам и не снилось, разводиться с кем ни попадя, умирать, «праздновать» сорок дней и требовать филе камбалы до полного изматывания нервов всему коллективу – можно!
Небо в глосиках
– Хочу камбалу! – заныл мой издатель, не успели мы сделать и двух шагов по фойе «Лондонской».
– У нас есть прекрасная камбала! – мгновенно отреагировал пробегавший мимо официант.
Как выяснилось позднее, регистрационная стойка «Лондонской» находилась в опасной близости к залам ресторана.
– Вечером! – рявкнули мы.
– Хочу камбалу! – заныл мой издатель, как только мы вернулись в гостиницу после интервью.
– А мы хотим на море! – сказали я, мой муж и менеджер издательства «Эксмо».
– А я хочу камбалу! – продолжал ныть капризным ребёнком сорокатрёхлетний малыш.
– Ладно. Быстро ешь свою камбалу, а потом мы ещё быстрее едем на море! – и мы прошли во внутренний дворик гостиницы.
Это совершенно очаровательное место. Более нигде таких платанов, как эти…
– Хочу камбалу! – сказал мой издатель официанту. (Уже другому, а не тому, что пересёк сцену в начале миниатюры.)
– Камбалы нет. Есть глосик.
– А мне сказали, что камбала е-е-есть! – захныкал издатель и затопал ножками.
25 
