очень нудно 
47 
— Лежи, Гошка, лежи. Тихо-тихо, как зайка малый. Я знаю — ты умеешь.
Гошка умел. И бегать умел, и прятаться. А как иначе? Батя его в роду — первый охотник. И прадед таким был, когда молодой. И дед… Только дед — он в Ирии нынче. Как ушел с князем Святославом в чужие земли за добычей, так и не вернулся. Ни деда, ни добычи.
— Тихо, тихо…
— Да, папка.
Батя улыбнулся, но как-то так… нехорошо. Гошка у него такую улыбку прошлой осенью видел, когда на них секач старый наскочил. Батя его на рогатину принял и вот так вот улыбался, пока дядька Гошкин, материн брат, с топором не подоспел.
Теперь дядьки с ними не было. Он еще зимой шкурки в город повез, да так и не вернулся.
— Лежи, Гошка, — еще раз наказал батя и пополз вперед.
Батю надо слушать. Кто родичей не слушает, того боги накажут. Но посмотреть-то можно.
Гошка приподнялся над травой — и всё увидел. Сначала — как батя ползет. То есть не батю самого, а как трава над ним колышется.
И еще — село в полуверсте. А там, Гошка сразу понял, нехорошее творилось. Все три дома больших горели и амбары. И конные меж ними метались. Чужие. У Гошки в животе все захолонуло, будто воды ледяной налили. Неужто степняки? Вот беда какая!
— Господине грома, могучий Сварог, помоги-пособи! — взмолился Гошка, теребя пальцами оберег. — Укрой, спаси, оборони! Сделай так, чтоб мамка с сестренками уйти успели! Уважь, Свароже! А я уж тебя отблагодарю! — жарко и быстро проговорил Гошка и тут увидел, как от села через поле общинное девка бежит.
Глаза у Гошки острые, девку он сразу узнал. Лушка. Деда Гошкиного меньшая дочка. Не того деда, что в дальних краях сгинул, а того, что матушке отцом. Которого той зимой чуть лихоманка не прибрала.
Плохо бежала Лушка — ноги, подол во всходах путались. Те два конных, что за ней ехали, могли б ее сразу догнать, если б коней в галоп пустили. Но они не больно спешили. Будто играли с Лушкой. То догонят, то отстанут. И смеялись. А Лушка бежала со всех ног — красная вся, простоволосая… И прямо туда, где батя залег. Что ж он делать-то будет? Конные, видно сразу, степняки. Шапки высокие, куртки бляхами обшиты. И оружные.
Батю они, хоть и с коней, все равно не увидели бы.
Испугался Гошка. И за себя, и за батю. Очень они страшные, степняки-копченые. Рожи нелюдские — чисто морды кошачьи. Только голые — одни хилые усишки торчат.
Нет, не увидели бы они батю.
Только он сам встал.
Встал над травой, лук вскинул и сразу три стрелы послал. Стрелы у бати легкие, охотничьи. Бронь такими не пробить. Но одного батя сшиб. Точно в глаз попал. А второй, хитрый, под брюхо лошадиное нырнул и… Гошка даже не увидел, как он стрельнул. Услышал, как стрела пропела, и у бати из спины наконечник вылез.
И тут у Гошки сразу страх пропал. И такая ярость внутри проснулась, будто кто огнем в самое сердце плеснул. Гошка тоже вскочил, на лук свой малый тетиву накинул и решил: убьет татя! Лук-то у Гошки слабенький, но за двадцать шагов злодея достанет.
— Свароже-Громовержец, — еще жарче взмолился Гошка. — Не дай ему убечь! Пусть поближе подъедет, чтоб я дострелить мог!
Услышал Сварог.
Кинул степняк лук в налуч, нагайкой коня хлестнул — и на Гошку.
Проскакал мимо Лушки, застывшей, рот руками зажавшей зачем-то… Хлестнул нагайкой — Лушка и упала. Знать, нагайка у степняка непростая: с железом в хвосте. Такой волка на скаку убить можно, если верно попасть.
А степняк сшиб Лушку и даже коня не придержал. Так на Гошку с нагайкой и налетел.
Тут Гошка в него и стрельнул. В глаз целил — как батя. И попал бы, да конь под степняком осекся, и стрела только шапку высокую с татя сбила Гошка вторую стрелу из колчана выдернул и стрельнул, уже когда степняк прямо над ним повис да нагайку свою занес… Стрельнул и зажмурился, потому даже и не понял, куда попал. Услыхал только удар глухой, будто не стрела легкая, а сулица тяжелая в степняка ударила.
От звука этого Гошка глаз приоткрыл… Как раз вовремя, чтоб увидеть, как степняка вместе с его нагайкой из седла вынесло.
Гошка подумал: не иначе Сварог стрелу его десницей своей укрепил — и обрадовался.
Конь степной мимо проскочил, но тут же назад вернулся, над хозяином встал, зубы оскалил, уши прижал: не подходи. Тут Гошка на степняка глянул — и рот раскрыл. У татя в груди — чужая стрела. С перьями черными. Она его и сбила. Хотя и Гошка не промахнулся. Тоже попал. Только стрела его, слабая, у степняка в щеке застряла.
47 
