40 
«Мы ехали шагом, мы мчались в боях и „Яблочко“-песню держали в зубах...»
Дорога была пыльная. В коляске моего мотоцикла сидела Катерина Михайловна, прижимала к себе Ляльку и время от времени поднимала голову и, улыбаясь, смотрела на меня.
Я отвечал ей тоже улыбкой и все о чем-то думал, думал... Вспоминал, как обрадовался, когда попал под то знаменитое всеармейское сокращение... Противно было только то, что выглядело это как наказание. Ну не сдержался, заявил подлецу, что он подлец. Зачем, спрашивается?.. Лучше он от этого не стал, в звании его не понизили... Зато я сразу оказался майором запаса. А не хотите ли поработать в системе ГВФ? С удовольствием... Женаты? Нет. Очень хорошо, а то у нас с жильем для семейных плоховато. С Богом! Ну, с Богом так с Богом... Приезжаешь вот в такую эскадрилью и вдруг с ужасом начинаешь понимать, что на четвертом десятке тебе приходится начинать все зановог Новые люди, новые самолеты, новый жизненный уклад. Ох дьявол! Трудно, когда тебе под сорок, все заново!.. А потом еще сваливается не то беда, не то еще что-то в этом роде — ты начинаешь понимать, что любишь вот эту женщину, и нет для тебя большего счастья, чем видеть ее хоть один раз в день. И ведь все понимаешь, что она чужая жена, и что ее муж — хороший парень, и ты не имеешь права ни словом, ни взглядом сказать ей, что тебе жить без нее не хочется...
— Почему вы молчите, Виктор Кириллович? — дотронулась до моей руки Катерина.
— Что вы, Катерина Михайловна! Я истошно воплю, только меня, к счастью, никто не слышит.
Я отвез Катерину Михайловну и Ляльку в райздравотдел и поехал в милицию.
В милиции было сумрачно и чисто. У дверей сидели два милиционера и играли в нарды. В углу на этой же скамейке расположился мальчишка лет двенадцати. У него был оторван рукав курточки и широкая ссадина перерезала хитрую веснушчатую физиономию.
За столом, отгороженным деревянным барьером, сидел молоденький младший лейтенант и сосредоточенно разглядывал обложку какого-то журнала.
Когда я подошел к барьеру, младший лейтенант тренированным движением мгновенно спрятал журнал в стол, поправил на голове фуражку и вытянул шею, придав своей детской роже ужасно свирепое выражение.
— В чем дело? — спросил он, сверля меня глазами.
— Как мне повидаться с начальником?
— По какому вопросу?
— Тут звонили в порт, просили приехать, — объяснил я.
— Ах, вы по делу Соломенцева! — хищно протянул младший лейтенант. — Очень приятно.
— Ну уж и «по делу»... — засомневался я.
— А вы как думали? — мстительно проговорил этот сердитый юноша и крикнул одному из милиционеров: — Евлампиев! Доложи товарищу капитану!
Пришел усталый пожилой человек — капитан милиции. Он вежливо поздоровался со мной и сказал младшему лейтенанту:
— Серебряков, ну-ка дай акт на Соломенцева.
Младший лейтенант вскочил, протянул капитану акт и покосился на сидящего в углу мальчишку. Мальчишка нахально ухмылялся.
Капитан тоже увидел мальчишку, повернулся к младшему лейтенанту и скучно, с нотками безысходности в голосе, видимо, в сотый раз повторяя одно и то же, сказал:
— Серебряков, ты его дома выпороть можешь?
Младший лейтенант тянулся и молчал.
— Чего ты его сюда таскаешь? — спросил капитан. — Ему же здесь одно удовольствие. Я тебя спрашиваю, ты ему дома можешь уши надрать?
Младший лейтенант густо покраснел, покашлял и пробормотал:
— Так, товарищ капитан... Некогда все. Дежурю...
— Я тебе специально выходной дам. Отлупишь?
— Так точно, товарищ капитан! Отлуплю.
— А сейчас гони, чтобы духу его здесь не было!
— Слушаюсь!
К сильному неудовольствию мальчишки, он тут же был выброшен на улицу могучей рукой Евлампиева, а капитан повернулся ко мне и сокрушенно проговорил:
— Братья... — И показал глазами на младшего лейтенанта и на дверь, куда только что выпихнули мальчишку. — Вот взгляните, — сказал капитан и подал мне акт. — Актик прямо на пятнадцать суток.
Я стал читать акт.
— Евлампиев! — сказал капитан. — Ну-ка приведи гражданина летчика. Пускай он посмотрит в глаза своему старшему товарищу!
— А он в камере? — спросил я.
— А как же? Со вчерашнего. Все честь по чести... — чуточку горделиво сказал капитан.
Привели Соломенцева. Китель на Димке был расстегнут.
— Полюбуйтесь! — сказал капитан.
— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, — с почтительной серьезностью поздоровался я с Димкой.
40 
