очень нудно 
36 
И я почувствовал, что несмотря на Манькину коечную неумелость, моему Водиле она все-таки, как сказал бы Шура Плоткин, "классово-социально" ближе, чем эти профессиональные балерины. Хотя Водила их тоже "поимел", по его выражению.
На этом концерт кончился, и мы с Водилой пошли в наш ночной бар.
Народу в баре - масса! Как на антисемитском митинге у Казанского собора.
Мы с Шурой случайно оказались там. Он возил меня к ветеринарному врачу после одной драки, когда четыре посторонних Кота хотели оккупировать наш пустырь. Естественно, я их разметал и троим изрядо начистил рыло. А четвертого, самого гнусного, который располосовал мне всю морду и прокусил заднюю лапу, я честно говоря, придушил насовсем. Но Шура, слава Богу, об этом так и не узнал. Он категорически против подобного радикализма!
Как мы тогда с этого митинга живыми ушли - ума не приложу. Держа меня на руках - еще не отошедшего от наркоза, с только что зашитой мордой и перевязанной задней лапой - мой Шура тут же рванулся к микрофону, чтобы заявить свою ненависть и презрение ко всем фашиствующим антисемитам, к любому национализму и ко всем собравшимся на этот митинг в частности.
Что тут началось!... Почему нас там не прикончили - одному Богу известно. Даже меня раз сто "жидом" обозвали!
Ладно, черт с ними. Не о них речь. Так вот, в этом баре пьяных было не меньше, чем на том митинге.
Все столики заняты, ни одной свободной высокой табуретки у стойки бара... Шум, гам, музыка, крики!
В одном углу - разборки на разных языках с одинаковыми жлобскими интонациями; в другом - баварцы поют хором, стучат кружками с пивом по столам; в третьем - счастливо визжит наша черненькая Сузи, как говорит Шура Плоткин, "в жопу пьяная"; из четвертого угла - истерический заливистый собачий лай...
Мамочка, родная! Да ведь это Дженни! Учуяла меня, лапочка, и надрывается.
Я голову из сумки высунул, она как увидела меня, так и совсем зашлась. Рвется с рук своей Хозяйки ко мне, та ей что-то тихо выговаривает, а напротив них сидит Человек с удивительно несимпатичным лицом, видимо, ее Хозяин, и так злобно говорит, видимо, жене, по-немецки:
- Отнеси немедленно эту тварь в машину. Сама можешь не возвращаться.
Права была Дженни - Хам с большой буквы. Жена его встала, глаза полные слез, поцеловала Дженни в головку и унесла ее из бара.
Бармен как увидел нас, так сразу же мигнул двум здоровым молодым парням и глазами показал на крайний табурет у стойки. Там восседал уже хорошо поддавший финн с бутылкой "Московской" в одной руке и со стаканом в другой.
Парни неторопливо подошли к финну, вежливо взяли его под руки, приподняли, сняли с табурета, и вынесли из бара вместе с бутылкой водки и стаканом.
- Садись! Будь гостем, - сказал моему Водиле Бармен и показал на освободившийся табурет. - Сейчас я тебе хорошего пивка организую. Давай своего. Я его заодно к Рудольфу определю. Там для них всего навалом.
Водила передал сумку Бармену, и тот занес меня в закулисную часть бара - небольшую комнатку за занавеской, служившую Бармену, как я понял, и комнатой отдыха, и кладовкой. Два стула, маленький столик, наполовину занятый небольшим элегантным компьютером (несбыточная мечта Шуры Плоткина), самые разные коробки, коробки, коробки с самыми разными бутылками, бутылками, бутылками... Два больших холодильника, внутренний телефон без диска и кнопок и неширокая кушетка с двумя чистенькими подушками - одна на другой. На верхней подушке - вмертвую дрыхнущий толстый пушистый Рудольф.
Бармен поставил сумку со мной на кушетку и сказал мне:
- Буди, буди этого дармоеда. Он с утра глаз не открывал. Рудольф! Подъем! У тебя гости...
Из холодильника Бармен достал бутылку пива "Фишер", вылил ее в полулитровый высокий стакан и покинул нас.
Я слышал, как там, уже за занавеской, Бармен со смешком сказал моему Водиле:
- А вот и для вас пивко, сударь.
- Спасибо, браток, - ответил ему Водила.
Бармен тут же стал разговаривать с кем-то по-английски, а Рудольф приоткрыл один глаз, уставился на меня и пробормотал:
- Не сплю я, не сплю... Вылезай из своей дурацкой сумки. Там под столом жратвы навалом.
Я вылез из сумки. Рудольф открыл и второй глаз, попытался перевернуть себя на спину, чтобы потянуться, но неловко брякнулся с подушки на кушетку. Некоторое время Рудольф неподвижно лежал, будто упал он не с подушек на кушетку, а с самой верхотуры Адмиралтейского шпиля на асфальт и разбился в лепешку.
36 
