120 
Поставив бокал на мраморную крышку стола, Мэгги медленно поднялась.
— Моя карета по-прежнему стоит у крыльца. Пойду предупрежу Элиаса и Тео, что им придется сопровождать нас в тюрьму.
Элизабет показалось, что у нее гора с плеч свалилась.
— А я пока возьму плащ. Встретимся в холле.
Проводив ее взглядом, Мэгги повернулась к двери. В течение нескольких недель она наслаждалась вновь обретенной свободой. Круговорот светской жизни, по которой она так соскучилась в монастыре, закружил ее с такой силой, что она не прислушивалась к голосу собственного сердца. А оно уже давно, однако безуспешно пыталось втолковать ей, что для счастья ей нужны муж, дети, семья. И только теперь, когда возможность счастья столь призрачна, она поняла, что для нее по-настоящему ценно.
А может быть, еще не поздно, еще не все потеряно? Впрочем, сейчас не время об этом думать. Элизабет права: сейчас нужно думать о брате. Она нужна Николасу как никогда.
И, расправив плечи, Мэгги направилась к двери. На сей раз она не станет сбегать в монастырь, а останется здесь и встретится с трудностями лицом к лицу.
Ник прислонился к шероховатой серой стене своей камеры. За решетчатым окном ярко светило солнце, однако здесь был леденящий холод. Николаса поместили в лучшей части Ньюгейтской тюрьмы — титул графа и положение состоятельного человека давало свои преимущества.
Однако ветхий коврик, лежавший на каменном полу, почти не давал тепла, а колченогие деревянные стулья и обшарпанный дубовый стол были никудышной заменой изящной, дорогой и удобной мебели, которая окружала Николаса дома. Кровать с бугристым, набитым соломой матрацем не очень-то располагала ко сну.
И тем не менее Николас понимал, что ему предоставили гораздо лучшие условия, чем ворам, убийцам, карманникам и проституткам, составлявшим основное население Ньюгей-та, и лучшие, чем девять лет назад, когда он находился за этими стенами.
При воспоминании о тех годах Ник почувствовал озноб. Вспомнилось ему, как его везли на транспортном судне на Ямайку. В крошечной каюте, битком набитой такими же мучениками, как он сам, стоял стойкий отвратительный запах немытых тел и человеческих испражнений. Временами Нику казалось, что он сейчас задохнется. Кормили заплесневелым хлебом и червивым мясом. Казалось, хуже не бывает. Но это было только начало. Потом потянулись нескончаемые дни каторжного труда на сахарной плантации под палящими лучами солнца. Жара, духота, москиты… Нику было страшно даже вспоминать об этих жутких днях.
Впрочем, подобное с ним вряд ли повторится. Если суд признает его виновным, его повесят.
Ник подошел к крошечному зарешеченному окошку. Зимой его обычно занавешивали тряпками, но сейчас в этом не было необходимости. Сквозь окошко в камеру проникал воздух, сквозь него же можно было разглядеть шпили и башни Лондона.
Дома Элизабет, расположенного на Мэддокс-стрит, видно не было, однако стоило Нику закрыть глаза, и он мысленно переносился туда. Вот он лежит рядом с Элизабет на огромной кровати с пуховой периной, ласкает ее нежное тело, а она улыбается и, наклонившись, целует его. Ник мог вообразить гораздо больше, однако не позволял себе этого делать, боясь впасть в отчаяние.
Пытаясь выбросить мысли об Элизабет из головы, он взглянул сквозь решетку на тюремный двор. По двору разгуливали осужденные, уже почти потерявшие человеческий облик. В вонючем рванье, больные и полуголодные, они старались отнять друг у друга куски хлеба и одежду, чтобы потом, когда наступит суровая зима, было что поесть и чем согреться.
Интересно, где он сам будет в это время? Все еще за этими холодными стенами в ожидании очередного судебного заседания либо ответа на прошение о помиловании или на свободе?
А может быть, его уже не будет на свете?
Стук в дверь прервал эти мрачные мысли. В ржавом замке повернулся ключ, и дверь со скрипом отворилась.
— К вам посетитель, милорд, — провозгласил стражник.
В дверях стоял высокий мужчина с обветренным лицом, черными волосами и серебристыми висками. Николас улыбнулся:
— Элиас! Спасибо, что пришел, дружище!
— Рад снова видеть тебя, Ник, мой мальчик. — Они подали друг другу руки, и Элиас как можно веселее проговорил: — Я и вчера к тебе приходил, но меня не пустили. Привозил твою зазнобу и твою сестру. А нам сказали, что пока к тебе нельзя.
Николас встревожился:
— Элизабет с Мэгги приезжали сюда?
О Господи! Только этого ему не хватало!
120 
