очень нудно 
58 
— Во-первых, копченые еще здесь. Не ушли, рядышком стоят. А во-вторых, где это видано, чтобы какой-то вьюнош розовощекий своевольно решал, как ему город оборонять.
Ярополк потрогал свою щеку, куда более гладкую, чем у Артёма, но всё-таки сказал:
— Я ему разрешил. И гридням велел вылазку сделать тоже я.
— А почему я не знала?
— Потому что не женское это дело — воевать! — выпалил Ярополк.
Сказал — и сам испугался.
Но княгиня не рассердилась. Махнула рукой.
— Награждать тебя не буду, — сказала она Артёму. — Вернется князь — наградит. Он меня щедрей.
«Это уж точно», — подумал Артём. Княгиня всегда была скуповата, а к старости и вовсе жадной стала. Она церкви строила. В Киеве уже три возвела и еще пять заложила. То же у себя в Вышгороде. А на оброчных землях — еще десятка три. Строить же церкви — дорого. Еще на утварь да на священнослужителей деньги нужны. Христиан на ее земле мало. От их приношений церковным клирам не прокормиться. Подворье ромейское в Киеве особой щедростью не отличалось. Зато купцам Ольгиным в Царьграде полегче стало. О руси[10] у византийцев самые разные слухи ходили. Иные даже всерьез поговаривали, что князь русов — это тот самый князь Рос из пророчества Иезекииля, который вместе с Гогом и Магогом принесет народу Рима нескончаемые бедствия[11]. Посему отношение к Киеву в Константинополе было довольно враждебное. Крещеная же русь уже не могла восприниматься как злая сила из пророчества. Но окончательно вычеркнуть русов из списка подозреваемых в принадлежности к «гогам» и «магогам» в Константинополе пока не могли, поскольку русью назывались не подданные княгини Ольга, а военная дружина князя Святослава. А он, несмотря на уговоры матери, креститься не собирался.
Но в то время даже самых истовых христиан в Киеве мало беспокоило, каким богам поклоняется великий князь. Да хоть каким... Лишь бы пришел поскорее.
Всё же прок от подвига Артёма, Претича и остальных был. И немалый. Хоть не ушли печенеги, зато теперь можно было киевлянам воду из Днепра брать. Ходили с опаской, но часто. Запасались впрок. Догадаются печенеги, что обманули их, — опять к стенам подойдут.
— Не тревожься, княгиня, — успокаивал Ольгу Претич, по праву старшего взявший на себя командование киевской дружиной. — Скоро союзные нам князья да вожди с дружинами подойдут. Всё хорошо будет.
Княгиня не возражала. Только губы поджимала скептически. Не верила, что помощь придет вскоре.
А про Артёма на киевских площадях уже сказители пели. Как прежде — про его отца.
Ошибся Претич. Не пришли союзные князья. Но и княгиня тоже ошиблась. Помощь пришла. Пришел Святослав.
Глава шестая
Бросок пардуса
Одиннадцать тысяч конных русов, соединенные дружины лучших гридней Святослава, Свенельда, Икмора и Духарева обрушились на печенежский стан в рассветных сумерках. Упали внезапно, как ястреб на цаплю. И не со стороны реки, откуда их ждали, а с Дикого Поля.
Засланные пластуны бесшумно зарезали редких караульщиков — и пошла кровавая потеха!
Так любили нападать сами печенеги: накатить из сумеречной мглы на спящих — и бить-рубить под рвущий уши визг.
Теперь получили той же монетой. Только не под пронзительный визг степных разбойников, а под леденящий сердце варяжский волчий вой.
Духарев шел во второй линии атаки, сразу за гриднями великого князя.
Сергей летел, приникнув в конской гриве, гоня впереди себя рождающийся где-то в середке живота вибрирующий вой. В правой руке — меч, в левой — легкая, бритвенно-острая сабля. Рядом, чуть опережая, — ближние гридни, тоже бросив поводья, клещами ног обхватив лошадиные бока, кто — с клинками, кто — с изготовленными луками. А слева и справа, растянувшись на две сотни шагов, — вся его дружина. Сергей, не глядя, чувствовал ее, как птица чувствует крылья.
Первая волна уже прокатилась по лагерю степняков, выбив, выкосив всех, кто не спал, кто вскочил, готовый дать отпор внезапному нападению. Теперь печенежский стан лежал перед Духаревым, как ощипанный гусь. Выпотрошить — и на вертел.
Пели русские стрелы, сшибая вскакивающих спросонья заполошенных печенегов, навылет прошивая кожу кибиток.
Прямо перед Духаревым возник из ночной дымки высокий шатер. Сергей гикнул, и Калиф с галопа ударил в шатер прикрытой стальной кисеей грудью, опрокинул, завизжал не хуже печенега, толкнулся ногами от мягкого, споткнулся. Духарев, откинувшись назад, помог коню удержать равновесие, полоснул мимоходом саблей по шевелящемуся под тканью, и дальше, дальше...
10
Еще раз напоминаем, что в десятом веке русь — не этнос или название государства, а те, кто служит князю киевскому.
11
Настоящая цитата из пророчества Иезекииля звучит так: «Вот Я — на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала!» (Иез. XXXIX, 1. Ср.: Бытие. XLVI, 21). В Библии же слово «Рош» является ошибкой греческого перевода, однако византийцы полагали его названием народа и века этак с пятого примеривали к варварам, угрожавшим империи. Естественно, когда в девятом веке на мировой арене появилась княжья русь, византийцы сразу вспомнили о иезекиилевом «Роше». Первым это лингвистическое «открытие» совершил константинопольский патриарх Фотий, но сама цитата из Иезекииля была литературно отождествлена с русами в житии Василия Нового: «Варварский народ придет сюда на нас свирепо, называемый Рос и Ог и Мог». А византийский хронист Лев Диакон, «живописуя» войну Святослава с Византией, сообщает: «... этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, [что] он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие»; говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос». Вот такое вольное цитирование Библии, надо полагать, и привело к тому, что «русь» трансформировалась в «рос». Пишу об этом так подробно потому, что многие серьезные историки полагают, что эта трансформация и породила слово «Россия».
58 
