48 
Сигурд дал команду – и добрых молодцев умыли кипяточком. Им повезло: вода в котлах изрядно остыла, и рубщиков ошпарило самую малость.
– А ну отошли прочь! – закричал из-за ворот Сигурд. – Других уже смолой попотчую!
Угроза возымела действие. Кипящая смола – это смерть. Причем смерть страшная.
А народу перед Детинцом все прибывало. Хорошо, улица была не так широка. Все желающие побузить не помещались.
Отроки на вратном забрале присели у котлов, изготовились…
…И тут, перекрывая шум толпы, над головами прокатился рев боевого рога. Княжьего рога.
* * *
– Вину его признаю целиком, – объявил князь Владимир.
Выборные новгородские тысяцкие, а также другие именитые люди, собравшиеся в приемном зале княжьего терема, одобрительно закивали.
Олав, который под присмотром двух дюжих гридней стоял в углу слева от княжьего стола, помрачнел. Зря он прибежал к дяде искать защиты. Теперь не уйти. Умирать не хотелось. Особенно же не хотелось отдаваться в руки эстов. Его убьют на тризне. И, самое страшное, убьют не как воина, а как трэля. И придется ему после смерти прислуживать Клеркону. Нечестно! По справедливости это Клеркон должен прислуживать своему убийце.
«Один! – взмолился мальчик. – Дай мне умереть воином! Я тебе пригожусь!»
Клерконовы хирдманны, числом семеро, оживились. Они не думали, что выйдет так просто. Верно, Удата постарался.
– Слава нашему князю! – воскликнул кто-то. Крикнувшего поддержало еще несколько голосов.
Владимир улыбнулся. Он был неравнодушен к похвале. Даже такой. Потом посмотрел на Добрыню. Его пестун и воевода выждал немного, потом погладил бороду и поднял руку, призывая к тишине.
– Суд свершен, – изрек воевода. – А теперь позвольте, други мои новгородцы, выслушать просьбу моего князя.
Выборные и старейшины обеспокоились. Кое-кто невольно потянулся к мошне. Просьбы князя были довольно однообразны. Князь просил денег. Или – мытных льгот для кого-то из своих друзей, что в сущности тоже деньги.
Добрыня усмехнулся в бороду. Мысли новгородцев для него – как на ладони.
– Такое дело, – пробасил он. – Убивец – ваш, – кивок на взятого под стражу Олава. – Однако по Закону его можно выкупить. Если на то будет ваша воля.
– Не будет на то нашей воли! – тут же закричал кто-то из эстов. – Головой его давай!
Добрыня прищурился, поглядел на эста очень недружелюбно, спросил:
– Обратно в поруб хочешь?
Эст (а это был тот самый, кто душил Торгисля на рынке) под взглядом воеводы сник.
– Не с тобой, чужаком, говорю, – сказал Добрыня. – С почтенными людьми новгородскими. Двадцать марок серебром. Двадцать нурманских марок – за мальчишку. По-моему, это хорошая цена. Как считаете, люди новгородские? И заплатит ее… – Добрыня сделал паузу… – Княгиня наша, Олава Дагмаровна.
– А с чего бы это княгине выкуп платить за чужого татя? – осведомился кто-то.
– А понравился ей мальчонка! – Добрыня одарил народ добродушной улыбкой. – Да и сами взгляните: какой он тать? Может, и убил-то он случайно? Махнул топориком – и на тебе! Аккурат в висок угодил. Бывает ведь! – Воевода развел руками, будто извиняясь. – А мальчонка славный, незлой совсем, сами видите! Ну, почтенные новгородцы, что скажете?
Старшина совещалась недолго. Сошлись: князь мог и своей волей виру назначить. А вот уважил народ, соблюл честь.
– Коли родичи убитого согласны, так и мы не против, – высказался за всех старшина плотницкого конца. – Согласны?
Эсты стояли мрачные. Вира в двадцать нурманских марок – это чуть более десяти гривен. Деньги немаленькие. Однако за смерть свободного новгородца головное в четыре раза больше. Но хитрый воевода так повернул, что не вира это, а выкуп. И тут всякий скажет: хорошая цена. За такую не то что мальчишку – доброго мастера купить можно. И «нет» не скажешь. Это Сигурду-воеводе можно отказать. А княгине откажешь – князя оскорбишь. А князя оскорбишь… Нет, с Владимиром лучше не ссориться. Он хоть и молод еще, а слава у него на севере изрядная. Да и брат княгинин – сам ярл Дагмар. Плюнуть дракону в морду можно. А каково будет, если дракон плюнет в ответ?
* * *
– Благодарю тебя, пресветлый князь, за милость и заступничество! – Гордый ярл Сигурд Эйриксон поклонился в пояс, как никому прежде не кланялся. Его малое подобие, племянник Олав, тоже поклонился. Но не так низко… Что не укрылось от глаз Добрыни. Воевода сделал отметку на бересте памяти: вызнать, что за мальчишка. Очень уж он не похож на трэля. Чувствуется гордая кровь…
48 
