Глава первая

Ольшанский пришел в себя только к вечеру, когда в «Карамболь» вызвали врача Павла Сергеевича Максимова, благообразного мужчину профессорского вида с гривой седых волос и тонкими усиками. Надев очки в металлической оправе и уложив Толмача на кожаный диван, Максимов запер дверь кабинета, сделал несколько уколов и еще долго возился со сломанным носом пациента. Наконец наложил повязку на лицо, скинул белый халат, стянул с рук резиновые перчатки и уселся в хозяйское кресло. И задымил, как паровоз.

— Да, батенька, за все надо платить.

Врач скорчил скорбную рожу, будто заплатить предстояло именно ему. И назначенная цена оказалась непомерной.

— И сколько мне носить эту хренотень на лице? — Ольшанский глянул на свое отражение в зеркале и отшатнулся. — Я же в таком виде на людях не смогу появиться. Стыдно.

— Даже трубчатые кости срастаются за сорок дней, — пыхнул дымом врач. — А сломанный нос — это по нашим неспокойным временам просто царапина. Кстати, как я уже сказал, за все на свете надо платить.

— И кто-то это сделает. За все заплатит, — в ответ на собственные мысли процедил сквозь зубы Ольшанский, но намек врача понял. — Я сейчас.

Он долго копался в потайном ящике стола, наконец нашел, что искал, сунул в лапу Максимова несколько купюр. Врач разглядывал деньги, будто никогда не видел долларов, и недовольно качал головой. Он хорошо помнил собственный прейскурант и не собирался сбрасывать цену.

— Это, как я понимаю, за ваше личико. А за охранника, который сидел у входной двери? Я наложил ему несколько швов на затылок. Вы унижаете меня как специалиста. Я ведь не обслуживающий персонал из вашей бильярдной. Я врач первой категории.

Ольшанский со зла хотел ответить, что обо всех заслугах Максимова перед отечественной медициной теперь, когда того лишили диплома и практики, следует говорить в прошедшем времени. Действительно, был врач первой категории. А теперь он обслуживающий персонал, шестой номер. Но Толмач не сказал ни слова, только вздохнул и отсчитал еще три сотни.

— Вот, возьмите.

— А за маркера, которому вы прострелили ногу? Я ведь больше часа возился с его икроножной мышцей. Работал, как проклятый. Пуля прошла навылет. Хорошо, что не задета кость. Иначе…

Максимов взял многозначительную паузу. Понимай, как знаешь.

— Хорошо, — сдался Ольшанский и добавил еще несколько банкнот, про себя решив, что деньги за операцию выдерет с подстреленного маркера, когда тот немного оклемается и сможет, передвигая простреленную ходулю, работать. — Расценки у вас, Пал Сергеич, какие-то дикие. Грабительские.

— Зато соблюдена врачебная тайна, — ответил тот.

Три года назад Максимова поперли из городской клинической больницы и лишили права заниматься врачебной деятельностью за то, что он через одну из юных медсестер, свою любовницу, толкал на сторону амнапон и даже морфин. А для отчетности перед начальством где-то доставал пустые ампулы из-под наркотических препаратов. За большие взятки дело удалось кое-как с грехом пополам замять. Максимов перенес сердечный приступ, когда окончательно осознал, что его доходный налаженный бизнес, процветавший годами, накрылся, а путь в официальную медицину закрыт раз и навсегда.

Однако он не скис, не впал в уныние. Для начала, оформив развод, ушел от старой супруги, страдавшей сердечной жабой, оформил отношения с юной медсестрой и открыл на ее квартире что-то вроде частного лазарета.

Матерчатыми ширмами разделил единственную большую комнату на две половины. У окна поставил пару железных кроватей, где отлеживались больные. На другой половине проводил несложные операции: штопал ножевые ранения, накладывал шины, делал поздние аборты школьницам и шлюхам. Со временем дела наладились, подпольный бизнес встал на рельсы и покатил с бешеной скоростью, а клиентуры появилось столько, что Максимов, в былые времена не брезговавший никакими заработками, теперь даже отказывался от самых рискованных и сомнительных предложений.

Любимыми поговорками Павла Сергеевича стали: «Чудес на свете не бывает» и «За все надо платить». А жадным он сделался настолько, насколько вообще может быть жаден пожилой мужчина.

— Я посмотрю вас через пару дней, — сказал он. — Заедете ко мне домой ближе к вечеру. Скажем, часиков в шесть.

  49