103 
– Ну, чего тут сложного, Михаил Александрович? – усмехнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому-то очень-очень верить… Так?
Услышав ясность понимания Толиком своего хотя и искреннего, но чуточку помпезного заявления, отец Михаил на мгновение устыдился собственной нечаянной высокопарности и честно ответил:
– Да. И пожалуй, прав ты…
Как я понял из всего дальнейшего, это был последний день Толика-Натанчика Самошникова в колонии усиленного режима для несовершеннолетних преступников.
Ах, с каким наслаждением я воспользовался бы старинным кинематографическим приемом: детские (или юношеские…) годы героев повествования уходят в «затемнение», и спустя три-четыре секунды экранного времени на темном фоне появляется простенький, как мычание, титр:
«ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ».
Или – вариант номер два. Тоже достаточно оригинальный:
«ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ».
Это уже что-то из Дюма, но вполне приемлемо. На экранах всего мира появлялось сотни тысяч раз. Особенно в немом кино.
Третья редакция того же спасительного титра тоже была частенько использована, но несла уже более кокетливую и интригующую интонацию:
«А СПУСТЯ ДЕСЯТЬ ЛЕТ…»
После такого драматургического изыска автор и режиссер обычно легко и спокойно переходили к событиям, происходящим с уже повзрослевшими героями…
Если же по ходу развития второй половины сюжета неожиданно становилось непонятно, «кто есть кто?» и «кто кому дядя?», а объяснение этому провальчику нужно было искать именно в том легкомысленно выброшенном десятилетии, на выручку приходил еще один свеженький и спасительный приемчик – «информация в диалоге»:
ГЕРОЙ. А помнишь, дорогая, как мы с тобой отдыхали в санатории Совмина и встретили там одну даму с таким пушкинским именем?
ГЕРОИНЯ. Людмила? В смысле – «Руслан…».
ГЕРОЙ. Нет.
ГЕРОИНЯ. Татьяна Ларина?
ГЕРОЙ. Нет!
ГЕРОИНЯ. Ольга?
ГЕРОЙ. Нет, нет! У нее еще муж в то время был секретарем Свердловского обкома партии…
ГЕРОИНЯ. Наина?!
ГЕРОЙ. Да! «О витязь! То была Наина…»
Все… И больше ничего не надо. За этими скупыми строками сразу же встает широкое полотно политической жизни всей страны того времени…
И совершенно не нужно тоскливо перечислять приметы опущенных десяти лет, так ловко вычеркнутых всего тремя словами:
«ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ».
Я клянусь, что ничего подобного не говорил!
В свое время я был достаточно опытным киносценаристом, чтобы не пользоваться такими обветшалыми и проржавевшими элементами сюжетных конструкций, как пояснительные надписи на экране.
«ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ». Это сказал Ангел!
Этот здоровенный, белокурый и голубоглазый сукин кот деловито посмотрел на свои, прямо скажем, неслабенькие часы фирмы «Радо» – тысячи за две с половиной долларов – и объявил, что до Питера осталось минут пятьдесят и он лучше быстренько доскажет мне эту историю, потому что я из-за своего дурацкого любопытства могу вообще застрять в Том Времени на веки вечные!…
Что, между нами говоря, меня бы вполне устроило! Таким образом мы с Иришкой продлили бы себе жизнь на десяток лет и попытались бы избежать тех ошибок, которые успели наделать за это время. Да и Катюха-внучка стала бы восьмилетним ребенком. С этим ее возрастом у меня связаны самые радужные воспоминания! Мы снова показали бы ей Канны, Ниццу, Париж… Опять свозили бы ее в Зальцбург, в Испанию… Ей тогда так понравилась Испания! Когда мы привезли ее туда во второй раз, уже десятилетней, она разразилась целым потоком стихов – для ее тогдашнего возраста, по-моему, вполне пристойных:
- … Ла-Мата, Мурсия, Мадрид…
- И кровь бесчисленных коррид,
- Стук каблучков танцовщиц томных,
- Испанский берег в теплых волнах…
- Дома – как в сказочной стране,
- Как будто белые игрушки…
- И в зачарованной земле…
Последняя строка напрочь вылетела из головы, помню только рифму: «подружки…». Для десятилетнего ребенка – шикарные стишата!… Хотя в этом я понимаю совсем немного.
– Чьи, чьи это стихи? – вдруг переспросил Ангел. – Вашей десятилетней внучки?! Но вы же говорили, что ей уже восемнадцать…
И, даю честное слово, в последней фразе Ангела я уловил некоторое разочарование.
– Слушайте! – сказал я. – Уж если вы вторгаетесь в то, о чем я всего лишь думаю, то хотя бы извольте быть внимательнее! Чтобы не задавать идиотских вопросов. Когда она сочиняла эти стихи, ей было десять. А сейчас – восемнадцать! И потом – вы обещали мне больше не лезть в мои мысли…
103 
