17 
Мать девушки в свое время была превосходной наездницей, и Виола тоже обожала верховую езду.
Лошади значили для нее гораздо больше, чем просто красивые резвые животные. Теперь, когда не стало отца, девушка лишилась и одного из своих немногочисленных удовольствий – ежедневной верховой прогулки с ним вместе, которую они предпринимали невзирая на погоду и время года.
Если дело происходило за городом, то они позволяли себе долгие утренние поездки по окрестностям, после чего возвращались домой, сияя румянцем, и с аппетитом принимались за приготовленный для них завтрак.
В Лондоне Виола и сэр Ричард не могли пускать на прогулках лошадей галопом, однако, оказавшись в безлюдной части парка, они обычно давали лошадям возможность размять ноги.
После смерти отца Виоле приходилось выезжать на прогулки верхом с грумом, а это уже было совсем не то. Леди Брэндон же. как правило, была слишком занята своими важными делами и не могла составить ей компанию. Честно говоря, это совсем не огорчало Виолу.
– Могу я взять с собой костюм для верховой езды, когда мы поедем в Кроксдейл-Парк? – поинтересовалась девушка.
Она считала, что граф наверняка держит скаковых лошадей, и она, будучи его гостьей, сможет вдоволь покататься.
– Вообще-то я считаю, что прохлаждаться за городом – это недопустимая трата времени, – тоном, не допускающим возражений, произнесла леди Брэндон, – но лорд Кроксдейл так усиленно приглашал нас… А поскольку он сказочно богат, я рассчитываю убедить его пожертвовать значительную сумму на нужды нашего движения.
– Наверное, это не совсем удобно – ведь мы и так будем у него в гостях? – робко возразила Виола.
Ей претила мысль клянчить деньги у малознакомого человека, пусть даже на благое дело, каким ее мачеха считала суфражистское движение.
Однако леди Брэндон такая щепетильность была чужда.
– Наоборот, ему будет труднее отказаться, раз я уже буду его гостьей, – отрезала она. – А кроме того, там наверняка будут и другие богачи. Обычно они собираются в стаи, как птицы!
– Я бы с большим удовольствием отклонила это приглашение, – нерешительно сказала Виола.
Ей припомнилось, с каким видом граф только что держал ее за руку. Снова почувствовать его прикосновение у Виолы не было ни малейшего желания.
А вообще-то хорошо поехать в деревню, покинуть на какой-то срок Лондон и позабыть этот жуткий страх когда-нибудь попасть в полицию! Но в то же время…
Она вздрогнула от неприятной мысли, которая преследовала ее весь вечер и которую девушка страшилась облечь в слова.
А может быть, она все же ошибается? Наверняка ей просто показалось, что граф испытывает к ней нечто большее, чем позволительно пожилому человеку испытывать к молодой девушке.
«По возрасту он мог бы быть моим отцом, так что мне показалось, что он проявляет ко мне излишний интерес», – уговаривала себя Виола.
Вместе с тем она была уверена, что природный инстинкт ее не обманывает. Значит, она лишь ищет предлог для оправдания того, что наверняка дурно и безнравственно…
– Мы должны ехать независимо от того, хочется тебе это или нет, – отрезала леди Брэндон. – Я уверена, что мне удастся выудить у лорда Кроксдейла чек по крайней мере на сто фунтов. А почему бы и нет? Для него такая сумма ничего не значит!
– Должно быть, он и так помогает тем, кто… испытывает более острую нужду, – неосмотрительно заметила Виола.
– Глупости! Разве есть на свете дело более насущное, чем освобождение женщин из политических оков? – воскликнула леди Брэндон. – Неужели ты настолько глупа, что не понимаешь – терпеть нынешнее положение дел, когда нас унижают на каждом шагу, больше нельзя?..
Она сделала короткую паузу, чтобы перевести дыхание, и с жаром продолжала, словно находилась на очередном собрании, а не наедине с падчерицей:
– Вот что я тебе скажу, Виола, – нельзя быть такой эгоисткой! Ты должна прекратить думать о себе – тем более что тут и думать-то не о чем – и обратиться мыслями к униженному положению женщин из всех слоев общества, которых мы представляем. Именно к нам обращают свои взоры эти несчастные, надеясь, что мы вырвем их из бездны прозябания и приведем к свету эмансипации!
В голосе леди Брэндон зазвучали прямо-таки фанатичные нотки, и Виоле снова пришло в голову, что мачеха репетирует перед ней речь, которую собирается произнести на очередной встрече суфражисток.
Карета остановилась у дома на Керзон-стрит, и обе дамы вышли.
17 
