17 
Она указала в сторону лестницы, которую он только что преодолел, и ответила;
— За домом есть дворик, там всегда тихо.
— Идемте, — улыбнулся маркиз и направился вниз по ступеням.
Маркиз заметил, что идет очень осторожно, избегая трещин и выбоин на ступенях, а шаг Люсии на зависть легок и уверен.
Когда они подошли к двери на улицу, Люсия нырнула в коридор, ведущий к заднему двору. Там оказались дверь, крыльцо в несколько ступеней и сад — в совершенном запустении, с вымощенными дорожками и стеной вокруг, некогда, вероятно, полный цветов и статуй.
Заканчивался он небольшим каналом.
Невдалеке стояла каменная скамья, предназначавшаяся для гостей или молодых парочек, встречавшихся за домом втайне от родителей.
Но и сейчас местечко выглядело весьма романтично, а в воде канала, подобно зеркалу, отражались высокие дома и чистая небесная синева.
Люсия присела на скамью, с обеих сторон украшенную венецианскими львами, от времени потрескавшимися и покрытыми щербинами, но все еще красивыми. Когда маркиз сел рядом, она заговорила:
— Я… я не знаю, какими словами благодарить вашу светлость за еду, которую вы нам послали. Папеньке уже лучше… он уснул здоровым сном… а этого с ним не бывало уже очень давно.
— Надеюсь, вы тоже поели, — предположил маркиз. — Вы, наверное, и сами знаете, что очень хрупки.
Люсия рассмеялась, и возле ее рта появились симпатичные ямочки.
— Я давно позабыла, что на свете существует такая вкусная еда, — ответила она. — А папеньке очень понравилось вино… но я дала ему совсем немного…
— Я приказал своему шеф-повару приготовить для вас побольше всего, — говорил маркиз. — Еду вам пришлют сегодня вечером. Мой секретарь подыщет вам квартиру получше, со студией, где ваш отец сможет работать после выздоровления.
Люсия стиснула руки и произнесла дрожащим голосом:
— О, как вы… добры! Но… мне бы не хотелось стать для вас… обузой.
— Вы вовсе не обуза, — отозвался маркиз. — Я уже решил, в какой банк я положу деньги, которые заплачу за картины вашего отца.
Наступило молчание. Заговорила вновь Люсия:
— Я думаю… когда он поправится… нам будет лучше всего вернуться в Англию.
— Но отчего вы так торопитесь? — удивился маркиз.
Она не ответила, и через несколько мгновений он добавил:
— Я задал вам вопрос, но у вас, должно быть, есть причины молчать.
Она бросила на него испуганный взгляд, и маркиз понял что девушка удивлена его проницательностью:
— Вы… вы можете подумать, что я не должна так говорить… что я просто выдумываю… но я знаю, что должна вернуться в Англию… потому что если папенька… оставит меня здесь одну…
Она говорила очень несмело, словно по принуждению, поэтому маркиз прервал ее:
— Что ж, вы, наверное, правы. Я велю моему курьеру найти корабль в Англию, и устроить там вашего отца удобно, но без больших расходов, — Если ваша светлость… сделает это… будет очень великодушно.
— Я уже говорил вам, — продолжал маркиз, — что в Англии я хотел бы пригласить вашего отца расписать мой дом в Букингемшире. Я дам вам мой адрес, чтобы вы связались со мной, как только он поправится.
Люсия вздохнула и произнесла:
— Вы так добры, милорд… Если папенька узнает, что в Англии его ждет работа… мне будет легче убедить его покинуть Венецию.
— Я чувствую себя преступником, отрывающим вашего отца от музы, от прекрасной Венеции, которую он изображает в столь прекрасной и своеобразной манере, — заметил маркиз. — Впрочем, Англия тоже красивая страна.
— О да! — восторженно согласилась Люсия.
— Я вижу, вы любите свою страну, — улыбнулся маркиз, — но в чем-то вы совсем не похожи на англичанку.
Он сказал это небрежно, подумав, что необычного Цвета волосы и обрамлявшие глаза ресницы были чуть светлее, чем полагается, и делали Люсию похожей на иностранку.
Люсия резко отвернулась. Маркиз увидел ее лицо в профиль и мог бы поклясться, что на бледных щеках проступил легкий румянец, — Я угадал? — спросил маркиз. — Вы не англичанка?
— Англичанка! — быстро ответила Люсия. — Я дочь своего отца — как же я могу быть иностранкой?
Она произнесла эти слова так упрямо, что маркиз удивился. Вероятно, ее происхождение таит в себе какой-то секрет, и догадка насчет не чисто английской крови оказалась верна. Однако маркиз не видел причины для беспокойства.
Словно не желая дальнейших расспросов, Люсия произнесла:
17 
