94 
Они часто совещались, решая, что со мной делать, но обратно в Москву, на что я в глубине души надеялась, возвращаться не спешили.
Природа вокруг была потрясающая – то ли горы, то ли сопки, – я не знала, где мы, мне это было неинтересно, – полностью скрытые под толстенным покрывалом чистейшего белоснежного снега. Вековые сосны и ели, окружавшие наш лагерь, глуховато шумели, переговариваясь о чем-то своем, и явно не одобряли ползающих у их корней шумных людишек.
Воздух был таким чистым, что лился в легкие сам, без всяких усилий. Высокое синее небо с редкими пушистыми облаками было невозмутимо безмятежным, подчеркивая вековое постоянство и надежность этого мира. В общем, здесь было бы очень хорошо, если бы я могла смириться и принимать свою жизнь такой, какая она есть.
Однажды мы катались у подножья большой горы. Точнее, катались все, кроме меня. Я стояла на одном месте поодаль от всей группы и слушала мерное гудение, раздающееся со стороны горы. Оно было угрожающим, но меня это не пугало. Меня в моем теперешнем состоянии ничто не пугало. Мне даже и не хотелось ничего. Наверное, это безучастное созерцание и называлось загадочным словом «нирвана».
Вдруг раздались испуганные крики, и я увидела, как наша группа пускается наутек, призывно крича и маша мне руками. Я спокойно посмотрела наверх. По горе вниз шла снежная лавина, накрывая всё вокруг сверкающим белым облаком.
Мне это фантастическое зрелище очень понравилось, и я пошла к нему поближе, желая рассмотреть эту красоту вблизи. Ко мне, крича, бросился Роман, но на него накинулся Вадим и повалил в снег.
Я прошла еще с десяток метров навстречу лавине, прежде чем снежный вихрь закружил меня и понес с собой.
Очнулась я от слишком яркого света, бьющего прямо в глаза. Мне показалось, что это солнце, но, проморгавшись, поняла, что это просто лампочка. Возвращение к жизни меня крайне раздосадовало. Почему-то расслышавший мои мысли Роман расстроено переспросил:
– Что досадно?
Отвечать я не стала, закрыв глаза и отгородившись от них от всех, как стеной.
Никакого существенного ущерба катание верхом на лавине мне, к сожалению, не нанесло, поэтому уже через пару дней я сидела за круглым столом внизу и привычно размазывала по тарелке рисовый пудинг со свежими сливами, невесть откуда взявшимися в этом царстве вечной зимы, даже не пытаясь взять в рот хотя бы кусочек.
Посредине трапезы в столовую вошел пухленький, располагающий к себе человечек невысокого роста с задушевной улыбкой на розовых, как у девушки, губах. В первую очередь его познакомили со мной, видимо, как с хозяйкой. Он склонился к моей ручке, и в соответствии с великосветским этикетом ее облобызал.
Я отнеслась к этому совершенно равнодушно. Ну, хочется ему ручки дамам целовать, пусть целует. От меня ведь не убудет. Посадили его напротив и он весь обед кидал на меня короткие прощупывающие взгляды.
После обеда я отправилась спать. Как в детском саду. Поел – поспал. Правда, с пищей была явная напряженка, но ее недостаток я возмещала избытком сна.
Перед ужином меня растолкали и повели на прогулку, как арестанта. А что, так оно и есть. И никто меня в обратном не разубедит.
Рядом со мной оказался Лев Павлович, наш новый знакомый. Он непринужденно расспрашивал меня о том, о сем. Я неохотно отвечала, недовольная его назойливостью. Мне жутко не хотелось сосредотачиваться, чтобы понять, о чем вообще идет речь.
Гораздо приятнее было ни о чем не думать, находиться внутри собственных получувств-полуощущений, – в общем, вести растительный образ жизни. Кажется, медики называют таких людей «овощами».
Я была вовсе не против стать таким «овощем». Ни напрасных мыслей, ни обманутых ожиданий. Страданий тем более никаких. Благодать, одним словом. Нирвана…
Но когда этот самый Лев Павлович принялся расспрашивать меня о том, какие цвета я предпочитаю, я даже сквозь охвативший меня туман догадалась, в чем дело.
– Вы психиатр?
Он, казалось, немножко застеснялся.
– Ну почему уж так сразу психиатр?
Чтобы отвечать, надо было напрягаться, а мне этого не хотелось, и я лишь безразлично передернула плечами, замолчав. Больше я на его вопросы не отвечала. Это было невежливо, но мне было не до приличий. Придя в дом, я отказалась от ужина и шлепнулась в постель, где сразу уснула.
В полусне чувствовала, как Роман пытается вызвать во мне хотя бы подобие отклика, целуя и лаская с яростным пылом, но мне было так хорошо в своей бесчувственной раковине, что я не отвечала ему даже вздохом.
94 
