Лёгкий, ненавязчивый романчик 
45 
«Мышка-то теперь стала заведующей собственного отделения, черт побери! — думала Татьяна, возвращаясь к Нотр-Дам. — Как она там? Посмотреть бы, как одета, как выглядит. Надо же, Мышка — и на руководящей работе! И где теперь, интересно, Тина, Барашков, Марина?»
И только когда внутри огромного собора той самой знаменитой Парижской Богоматери, матери всех парижских церквей и самого Парижа, она прислонилась спиной к одной из многочисленных колонн в полумраке оконной розы и простояла так неизвестно сколько — час, может, полчаса, — скользя затуманенным взором по неизвестным картинам и чужим алтарям, пока ноги ее не загудели от усталости, мысли Тани наконец перестали скакать от воспоминания к воспоминанию, а душа вдруг утихомирилась, успокоилась и опустошилась, как на море неожиданно сразу после волнения наступает вдруг полный штиль.
Вечером же, когда она совершенно без сил вернулась назад в свой Дефанс[5], к ней забежала Янушка. Холодноватая внешне Таня обняла ее и прижала к себе чисто русским, материнским жестом, как самого родного в Париже человека.
Янушка протянула подарок — небольшого белого плюшевого медведя, что все-таки вызвало у Татьяны пару слезинок, копившихся с самого утра. А потом они вдвоем уселись за стол в Таниной комнатке, открыли посылочку, что всеми правдами и неправдами, вплоть до дипломатической почты, удалось переправить Таниным родителям из Москвы к ее дню рождения, порезали кружочками «Московский» сервелат и «Голландский» сыр из магазина на бывшей улице Горького, достали московские конфеты «Мишка на Севере», маринованные грибочки, домашние огурчики и бутылку «Столичной» водки московского завода «Кристалл». Янушка принесла коробку какого-то необыкновенно вкусного австрийского сухого печенья, которое просто таяло во рту, и они от переполнявших их чувств по-настоящему напились и пели русские и чешские песни. А потом заснули вместе на одной постели, обнявшись.
Вот так закончился тогда первый парижский Танин день рождения. И ей казалось, что все это уже было страшно давно, а если вдуматься — так вовсе недавно, всего год назад. Теперь же, к концу срока ее работы во Франции, Таня чувствовала себя почти стопроцентной парижанкой. Но именно сейчас, в эти несколько недель должна была решиться ее судьба. Либо мадам Гийяр рекомендует ее для дальнейшей работы здесь, в Париже, либо Таня должна будет вернуться домой. Сама лаборатория, и мадам Гийяр, и Али, и Камилла Тане ужасно надоели, не нравились. И работать здесь дальше было бы неинтересно. Но и возвращаться домой ей тоже уже не хотелось.
«Что я там буду делать? Снова искать работу? Так можно и здесь искать». Янушка весной уезжала в Австрию, у нее уже было все решено: она ехала в университет на должность лаборантки в отдел, изучающий действие радиоактивных отходов.
— Но это может быть опасно для здоровья! — сказала ей Таня.
— Не более опасно, чем любая другая исследовательская работа. Везде есть свои неприятные стороны.
Янушка обладала легким характером. Один ее вид вызывал умиротворение. В неизменных джинсах, футболке и с рюкзачком за плечами она напоминала Тане ежика-путешественника с палочкой-выручалочкой в лапке из какой-то детской сказки.
— Ничего, это только для начала, — говорила она и смешно почесывала лапкой курносый нос. — Зато поживу в Австрии, буду гулять по альпийским лугам. Может быть, когда-нибудь получу гражданство!
И Таня тоже хотела попробовать подыскать себе какое-нибудь место.
Камилла и Али для Тани были серьезными конкурентами. Камилла отличалась необыкновенной старательностью и аккуратностью, и хоть и была медлительна, но в то же время пунктуальна и неглупа. Она идеально подходила для работы референтом — всегда у нее был порядок во всем, всегда все разложено по пунктам, она всегда все помнила, любую информацию вносила в компьютер в соответствующий раздел. Французский климат ее тяготил. Ее вечный насморк уже, должно быть, развился в хронический гайморит, и это обстоятельство, да гнусавый голос, да полнота придавали ей сходство с грустным индийским слоном. Зато Али-Абу был, наоборот, весельчак. Полиглот, подвижный как ртуть, он, как поняла Татьяна, единственный, кроме нее, в их лаборатории имел медицинское образование. Учился он, правда, у себя в Африке. При этом у него всегда был таинственный вид, и Янушка даже как-то сказала, что он на самом деле никакой не врач, а шаман. На любой вопрос Али умел на восьми языках ответить «Не знаю», и Таня поняла, что спрашивать его о чем-либо бесполезно, хотя иногда он проявлял удивительную осведомленность и сообразительность, если считал нужным это показать. Понятно, что здесь трудился каждый сам для себя, ведь оставить работать в лаборатории из четверых нужно было кого-то одного. Кого — должна была решить мадам Гийяр. И поэтому Тане ничего больше не оставалось, как проводить порученные ей опыты, размышлять волей-неволей о жизни и гулять по Парижу.
45 
