очень нудно 
57 
Дорн отвернулся, пошел по коридору.
— Ну все, с тобой покончено, рыжий козел! — чуть слышно, сам себе, осторожно крутя головой, проверяя подвижность шеи, сказал он.
Навстречу ему с капельницами уже бежали медсестры. Это дала им знак Маша, случайно увидевшая Барашкова с каталкой на первом этаже и быстро вернувшаяся в отделение на боковом лифте. Теперь она снова была в кабинете, стягивала на ходу пальто, искала глазами запропастившийся куда-то, как назло, фонендоскоп.
— Долго мы будем терпеть, как Барашков самоуправствует? — обратился к ней Дорн.
— Эта женщина — Валентина Николаевна Толмачева, наша бывшая заведующая, — пояснила Мышка, торопливо надевая халат. Фонендоскоп отыскался, он оказался в кармане. — Не уходи пока, мало ли что понадобится! В палате мы справимся без тебя, ты просто побудь в кабинете!
— Бывшая заведующая? Вот оно что! — Владик кое-что слышал о ней, Маша иногда рассказывала что-то из прошлой жизни отделения. — А что с ней случилось?
— Не знаю пока. — Маше было не до разговоров с Владиком.
Вид Тины глубоко поразил ее, она не видела свою бывшую заведующую два года. Но в Мышкиной памяти эта женщина оставалась достаточно молодой и симпатичной, хоть и простой, но уверенной в себе. Мышка многому от нее научилась, и каждый раз, когда она вспоминала о том, что в какой-то момент она вдруг приняла решение занять место Валентины Николаевны, ей было как-то неловко. Ей посоветовал так сделать отец. Правда, как она объясняла в свое оправдание, место заведующей тогда представляло собой дымящиеся руины, а теперь благодаря ее усилиям и деньгам отца здесь возник хоть и маленький, но современный новый город. Так Мышка говорила самой себе, и это было почти правдой.
— Но ты же понимаешь, — Владик с недовольным видом уселся в кресло около ее стола, — сегодня мы примем бывшую заведующую, завтра чью-нибудь бабушку… Родственник главного врача и так уже сочиняет у нас куплеты на халяву…
— Владик! — посмотрела на него укоризненно Мышка. — Я все понимаю, но кем я буду, если скажу, что ее не надо было принимать? А если завтра что-нибудь, не дай Бог, случится с кем-нибудь из нас? Или с нашими близкими?
— Как была у вас богадельня, так и останется всегда! — пробурчал Владик Дорн. — И домой из-за вас вовремя не уйдешь!
— Ты же сам сидел в отделении дотемна! — не выдержала Мышка.
— Сам-сам, — рассеянно сказал Владик. — Дай хоть конфетку! Есть хочется!
— В коробке возьми! — Мышка уже нетерпеливо топталась в дверях.
Владик открыл, картинно поддев пальцем, бордовую фирменную коробку австрийских конфет — презент выписавшегося накануне пациента, демонстративно вытянул три последние конфеты в гофрированных золотистых бумажках и медленно начал разворачивать одну из них.
— Владик! Мне надо закрыть дверь! — потеряла терпение Мышка.
— Ухожу, ухожу, ухожу! — пропел ей в лицо Дорн и протиснулся мимо нее в коридор. И у Мышки, когда он проплывал мимо нее, сладко защемило сердце от вида его русых волос, мягко рассыпавшихся в свободную прическу на голове и едва заметно курчавившихся в вырезе джемпера на груди, от запаха хорошего одеколона, от его тонких, но, должно быть, сильных рук, ловко жонглирующих на ходу конфетами.
Тина дышала. Еще в машине, когда они с включенной сиреной продирались сквозь автомобильные пробки, врач «скорой» и Барашков подсоединили ее к аппарату искусственного дыхания, поддерживали лекарствами. И через некоторое время дыхание и кровообращение Тины восстановились. Теперь по крайней мере можно было надеяться, что тело ее не умрет. Но еще предстояло узнать главное — что происходит с ее мозгом?
— Но это я уже сам, — сказал Барашков и, пошарив в кармане (кошелька у него отродясь не водилось), достал и положил в карман доктору две приличные зеленые бумажки. — Хватит? — спросил он.
Тот пожал плечами:
— Я у тебя ничего не просил. Имей в виду.
— Спасибо, — сказал Барашков и протянул ему руку.
Тот вяло пожал ее и, как-то сразу от Барашкова отстранясь, дернулся и пошел, в последний раз бросив взгляд в глубину палаты на женщину, доставившую и ему в дороге немало хлопот. Он окинул удивленным взглядом прекрасную просторную палату и Тину в ней, уже не беспризорно валявшуюся на полу, а достойно, как положено, возлежащую на кровати; горку смятого, вытащенного из-под нее и брошенного одеяла, которое еще не успела унести нянечка, и буркнул неизвестно кому, Тине или Барашкову, а может, обоим:
57 
