очень нудно 
180 
Е.П.: Для меня — тоже.
А.К.: Интересно, что у меня в связи с Аксеновым совсем другие жизненные истории, чем у тебя. Ты, в общем-то, как это ни смешно звучит, уже в 16 лет — профессиональный писатель. Ты так к этому относился. А я невесть чем занимался, жил вполне бессмысленно. Хотел быть сценаристом, но во ВГИК не стал поступать. Писателей среди моих знакомых не было. У меня были джазовые музыканты ближайшие друзья и неофициальные, широко известные среди других неофициальных, художники. Например, покойный Юра Нолев-Соболев, известная фигура среди людей андеграунда, их гуру тех лет, которого чтили и признавали даже Илья Кабаков и Иван Чуйков. Или совсем уж неизвестный Анатолий Урьев, Анатоль Ур, который потом уехал в Израиль — его вообще никто не знал, он был такой вездесущий невидимка… Я на писателей и на писательство смотрел как на явление ирреальное или по крайней мере ко мне совершенно никакого отношения не имеющее. Хотя уже писал… Аксенова же я боготворил в первую очередь как создателя той прозы, которую я ощущал как абсолютно не сиюминутную, вечную. Ну, и как учителя жизни, да. В прямом смысле учителя, который учит тебя, как жить. Что с целью «оттянуться», например, советскому человеку нужно ехать в Прибалтику. Что московские девушки требуют к себе особого подхода. И так далее. Хотя, я сейчас думаю, неточно его учителем называть. Он скорее был для меня создателем стиля. Я уже бессчетно во всяких интервью рассказывал, как я познакомился с Аксеновым, и в наших разговорах уже, кажется, вспоминал, но теперь хочу припомнить подробности и детали… Дело в том, что в начале семидесятых по Москве бродила легенда, что Косыгин любит джаз.
Е.П.: Глядя на его уксусную физиономию, ни за что бы не подумал.
А.К.: Ну, скорее уж эта «уксусная физиономия» могла любить джаз, чем поклонник бубна и гармошки Леонид Ильич Брежнев. И вот то ли действительно Косыгин любил джаз, то ли что-то сломалось в советской культурной политике, но подряд поехали в СССР великие музыканты: в семьдесят первом, например, Дюк Эллингтон, а в семьдесят пятом — Оскар Питерсон… Ну, и в семьдесят втором должен был приехать в Москву модный и едва ли не лучший в то время биг-бэнд Теда Джонса и Мэла Луиса. Они должны были играть в концертном зале «Россия», московское джазовое комьюнити было взволновано, около «России» выстроилась многосотенная и многосуточная очередь за билетами. А в очереди были так называемые сотники, которые имели на руках списки той или иной сотни фанатов джаза. И одним из главных сотников был я, потому что жил тогда недалеко от «России», на Маросейке, мне было удобно ночью очередь проверять. Спустился к очереди по Лубянскому проезду, минуя ЦК КПСС, и все. Это был конец апреля.
Е.П.: Сколько же дней в такой очереди требовалось выстоять?
А.К.: Дней пять. С отмечаниями три раза в сутки, ну, по полной советской программе. Я тогда еще инженером служил в одном НИИ около «Красных Ворот».
Е.П.: Три раза в сутки? Ни хрена себе!
А.К.: Ночью, утром и днем. Перекличка. Можно было перекликиваться за двоих. Называли фамилию, и кто-то должен был сказать: «Я за него!».
Е.П.: Отсутствующих вычеркивали?
А.К.: Безжалостно! Жестко все было.
Е.П.: То есть сотня от этого становилась меньше?
А.К.: Естественно. Сотни переформировывались, переписывались списки.
Е.П.: Ух ты! Здорово! Советише орднунг!
А.К.: Ну, и справедливо было сказано: власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Сейчас ты увидишь, как я потерял рассудок от власти. Значит, я был сотником, наконец-то открывается касса часов в восемь или девять утра, напирает очередь, тут же менты стоят, и мы боимся — по опыту покупки билетов на Эллингтона, который приезжал накануне осенью, — что они сейчас нам очередь поломают, как в прошлый раз, и тут ко мне в самый такой напряженный момент подходит Гера Бахчиев, в джазовой иерархии человек куда круче меня — и посерьезнее, и постарше. И говорит мне Гера: «Слушай, чувачок, тут надо сделать билет писателю Аксенову». И что же отвечаю я, который «Бочкотару» знал наизусть, а из-за многочасового чтения романа «Пора, мой друг, пора» во время сессии не сумел подготовиться к очередному экзамену и экзамен этот блестяще завалил? Единственный, кстати, раз за все время обучения в университете! А я отвечаю: «Да ладно, пускай у себя в Союзе писателей купит этот твой Аксенов». Гера мне мягко, но настойчиво объясняет: «Во-первых, старичок, Вася в Союзе писателей уже лажанулся, не досталось ему там билета, а во-вторых, вот он и сам стоит». Я посмотрел и не поверил своим глазам. Классик Аксенов оказался совсем молодым человеком с длинными по тогдашней моде, вьющимися волосами. Стоит себе в сторонке, курит…
180 
