56 
– Понимаешь, – вспыхнула я, видя перед собой прежнего, любящего Марка и тем не менее намереваясь ему солгать, – он позвонил, сказал, что у него дело ко мне, вот у меня и сдали нервы… Я поняла, что за мной едут. Собралась…
– Понятно. А как же наш уговор, что ты никому не будешь открывать? Да мало ли кто тебе позвонит?
– Марк, подожди, не ругай меня… Хватит. Я и так устала. Давай лучше спокойно поужинаем и ляжем спать. Разве ты не видишь, в каком я состоянии?
Мне удалось урезонить его. Он даже успокоился под действием моих слов.
– Да, ты права, Белла, прости. И за то, что я задержался, тоже прости. И за то, что выпил…
А я даже не почувствовала. Марк выпил. С клиентом, надо полагать.
– У тебя все в порядке? – спросила я так, словно наши главные проблемы были связаны с его профессиональными делами. Словно не было запрятанных в конверте «ландышей» и ядовитого письма Беатрисс. Сама не понимаю, как же мне удавалось так контролировать себя, свои слова, поступки, жесты… Ведь мне хотелось тогда бросить письмо Беатрисс ему в лицо и сказать, что самое время вызвать такси и проводить меня домой. Что ему не стоит так напрягаться из-за меня и делать вид, что завтра состоится наша свадьба. С другой стороны, а почему бы ему самому не испить эту чашу с отравой до самого дна? Я терпеливая, дождусь до завтра, надену платье, встречу парикмахершу и даже выпью с ней пару чашек кофе… А потом сяду у окна и стану ждать лимузин. Сколько понадобится. Пока паутиной не зарасту.
– Знаешь, бог с ним, с этим Борисом, к тому же видишь, какой он нам подарок приготовил… Ты что-то говорила про ужин? Что у нас на ужин? – Он ласково ущипнул меня за щеку.
– Двадцать пять бутербродов и бульон, – улыбнулась я непослушными губами.
– А если серьезно?
– Один половник рассольника и немного мясного салата.
– Отлично!
Я смотрела на Марка и удивлялась тому, как может человек быть таким лицемерным и вести себя так, словно ничего не происходит? Я вдруг вспомнила, что Марк своим приходом помешал мне задать Борису вопрос: знает ли он, что его жена была беременна? Ведь наверняка он просматривал заключение экспертизы, да и сам следователь или эксперт должны были поставить его в известность. Да, безусловно, знал, решила я. И думает, бедняга, что ребенок от него. Поэтому и переживает еще больше, и боль его двойная – он потерял и жену и ребенка! Беатрисс продолжает терзать его и после смерти.
Мне очень хотелось рассказать Марку про письмо. Все в подробностях, как другу, как мужу, как любимому человеку, пожаловаться ему на Беатрисс… Но как, если передо мной сидел один из главных персонажей этой мелодрамы? Один из главных злодеев? Мне не верилось… Может, поэтому я как ни в чем не бывало накормила его, даже составила ему компанию, достав из чемодана бутерброды и термос с чаем. Увидев это, Марк даже расхохотался. А почему бы ему и не посмеяться, тем более что он уже был навеселе?
– Ты основательно подготовилась, моя милая, – сказал он, доставая из шкафа бутылку с коньяком и наливая полную рюмку, – даже бутерброды взяла. Ну ты, мать, даешь!
– Тебе смешно, Марк? – прошептала я, во все глаза глядя на его лицо и пытаясь прочесть там всю правду.
– Нет, что ты, я просто пошутил. Извини, если обидел тебя. Но ты сама виновата, зачем ему дверь открыла?
– А если бы он приехал не один, а с бравыми ребятами из прокуратуры или вообще привез бы с собой группу захвата?
Я тоже шутила грубо, меня мутило от этой темы.
И тут только я поняла, какое же мерзкое чувство жило во мне с тех самых пор, как я прочла письмо Беатрисс и поняла, что Марк собирается бросить меня тоже беременную. И зачем я только сказала ему об этом? Но, с другой стороны, разве могла я молчать, когда мы с ним вместе ждали этого и хотели… Может, Марк догадался, что Беатрисс забеременела не от него, а от Бориса, и переметнулся снова ко мне? Нет-нет. Я сказала ему о своей беременности уже после смерти его Берты.
Как же так могло случиться, что память изменила мне, на несколько часов вырвав из сознания собственную беременность? Разве стала бы я звонить Борису и трепать нам обоим нервы, если бы помнила о своем положении? Хотя… Если бы вспомнила, то сотворила бы и еще одну глупость – позвонила бы знакомому врачу и договорилась об аборте. Какое зло худшее? Нет, я никогда не стану убивать ребенка, даже если пойму, что Марк не любит меня. Малыш здесь ни при чем. И в тюрьму не сяду. Ни при каких обстоятельствах. Теперь у меня есть деньги и бриллианты – если Марк откажется защищать меня, я найму другого адвоката. Но до этого дело дойдет лишь в том случае, если Борис поверил мне… Или, что самое ужасное, записал мое признание на диктофон… Но в это верилось с трудом. Хотя в тот момент, когда я говорила ему о том, что вынуждена была застрелить Беатрисс, я и сама верила в это… Думаю, так поступил бы любой человек, оказавшийся на моем месте. Если же приложить к моему делу письмо Беатрисс, любой мало-мальски опытный адвокат выиграл бы мой процесс…
56 
