очень нудно 
41 
Анна, слушая их диалог, вдруг улыбнулась, представив себе, что все, что она сейчас услышала, рассчитано именно на то, что она, стоя под дверью, услышит. А как иначе объяснить то, что Гриша таким вот опосредованным образом объясняется ей в любви. Неужели все это для того, чтобы вернуть ее, чтобы уговорить ее поехать с ним в Израиль? Неужели для него это настолько важно, что он опустился до таких грубых методов?
Ей захотелось распахнуть дверь и сказать, что он рассчитал все верно, что она все слышала, но вместо этого вернулась в гостиную. Взяла в руки вязанье, и перед ее глазами замелькали цветные петли. Она ровно дышала, расслабилась и на какое-то мгновение даже успела почувствовать себя счастливой. Ведь Гриша любит ее, разве этого мало? И даже сейчас, ночью, он, вместо того чтобы спать, убеждает Машу как можно скорее покинуть эту квартиру, чтобы наконец обосноваться здесь самому в прежнем, пусть и обновленном качестве ее мужа, мужа Анны. Понятно, что ему совершенно нет дела до Маши. Каждое его слово питается лишь его эгоизмом и желанием избавиться от нее, но ведь и его можно понять… Оранжевая петля, черная, желтая… И снова возникло лицо Матайтиса. Она ловила себя на том, что думает о нем постоянно и что, где бы в квартире она ни находилась, ей всюду мерещится Максим с блуждающей, порочной улыбкой на губах. И она хочет от него этой порочности, этого желания, и хочет, чтобы он приходил к ней чаще, чтобы хотя бы мечтать о нем. Это весна? Неужели во мне еще так много горячей и молодой здоровой крови? Она бурлит во мне, эта кровь, и не дает мне покоя. Я хочу Матайтиса, хочу, как хочет, вероятно, беременная женщина погрызть мела, проглотить его, чтобы успокоиться.
Она видела себя в объятиях этого крепкого парня, почти чувствовала его, и даже испарина выступила на горячем лбу. Анна лежала, разметавшись на постели, а ее вязанье стыло на прохладном полу, освещенное светом уличного фонаря. И если сейчас в постель вернется Гриша и заглянет ей в глаза, то что он там увидит? Сколько грешных мыслей возникло за последний час этой нескончаемой ночи?
Сна не было. Совсем. И о чем он еще может ей говорить? О чем? И говорят ли они? А что, если, думая о том, что она крепко спит, Гриша воспользовался Машиной амнезией и сейчас целует ее, гладит ее волосы, расстегивает пижаму?
Она резко села, поправила волосы, накинула халат и снова отправилась в унизительное путешествие по квартире. Голос Гриши она услышала, лишь когда почти вплотную подошла к закрытой двери кухни. Это означало, что они перешли почти на шепот. Но о чем можно вот так долго говорить?
– …потерпи еще немного, и все закончится благополучно. Я помогу тебе, обещаю. Только и ты мне пообещай не делать глупостей. У тебя тупиковое положение, но ведь ты сама себя туда загнала. Ты прекрасно знала, на что идешь и что тебе грозит… Правильно. Да, да, именно так все и было. Но какой смысл сейчас оскорблять меня? Разве ты не понимаешь, что у тебя только один путь? Да, бежать. И как можно скорее. Но только не сейчас… Понятно, что тебя разыскивают, а ты как думала? Люди нам этого никогда не простят. Ну, хорошо, тебе не простят. Так надо было раньше думать об этом, готовить тылы к отступлению. Все, я устал, уже глубокая ночь, но Анна может проснуться в любую минуту. Я даже не удивлюсь, если сейчас распахнется дверь… Все, успокойся… Ложись спать. Только учти, если ты выйдешь из игры недопустимым образом и подставишь меня, тебе не жить. Я не для того потратил столько времени и сил, чтобы лишиться всего из-за такой дуры, как ты. Я не оскорбляю тебя, это ты оскорбляешь меня. Продолжай изображать из себя сумасшедшую и терпи. Должно пройти какое-то время, чтобы все утихло. Все, иди спать… Мне кажется, что кто-то подошел к двери…
Анна, не помня себя, забежала в гостиную и прямо в халате забралась под одеяло. Выключила свет и закрыла глаза, притворившись спящей. Сердце ее бухало так, что, казалось, слышит весь дом. И почти сразу же послышались шаги за дверью. Гриша вошел и в ту же минуту оказался рядом с ней под одеялом. Холодный, с острыми костлявыми коленями и ледяными руками. Он обнял ее, прижался к ней, как прижимаются во сне к матери озябшие дети, и поцеловал ее, зарывшись головой в ее теплые волосы. Он холодный как мертвец.
…Утром Анна была сама не своя. За завтраком не разговаривала ни с Машей, ни с Гришей. Единственным человеком, которому она сейчас могла бы довериться, был Матайтис. Но он был далеко от нее и не знал, даже не предполагал, что отныне ее жизнь находится в опасности, что она живет среди людей, которые каким-то удивительным, фантастическим образом сумели вовлечь ее в свой, судя по всему, чудовищный, невероятный по замыслу план. Иначе как можно объяснить то обстоятельство, благодаря которому Анна встретила на своем пути Машу?
41 
