Последние отзывы

  37  

— Что с ней случилось?

— А вы как полагаете?

— Я полагаю, господин полицейский, что ее убили.

— Очень интересно, — вставил Лебедев. — Откуда такая уверенность?

— Жизнь, которую Зинаида себе выбрала, должна была кончиться такой смертью, — сказала Татьяна.

— Нам очень важны любые ваши наблюдения, — поспешил Николя.

— Это не наблюдения, это факты, — осадили мальчишку. — Мы приехали в столицу, чтобы учить детей, зарабатывая на хлеб. Хлеб учителя черствый и тяжкий, но это честный хлеб. Зинаида всегда им брезговала. У нее только и было разговоров, что в столице можно хорошо выйти замуж и без приданого. Для меня такие мысли неприемлемы. Мы часто спорили. Я всегда отстаивала свою точку зрения. Но Зинаиду было не остановить. Однажды она заявила, что сделала великое открытие. Я спросила, что же это за открытие. Она сказала, что только теперь узнала: назначение женщины — любовь и удовольствия любви. Важнее этого для женщины не может быть ничего. И эта любовь может приносить много денег. Я сказала, что это психология проститутки. На что Зинаида засмеялась и ответила: лучше быть сытой проституткой, чем голодным учителем. На этом наше общение прекратилось. А через неделю Зинаида съехала.

— Что же тут указывает на убийство? — спросил Коля.

— Погоня за большими деньгами заканчивается плохо. Она хотела получить все, а получила гибель. Именно так Зинаида должна была закончить. Это расплата за беспринципность. Иного окончания этой формулы быть не могло.

— А вы знаете, кого именно нашла ваша подруга?

— Она мне не подруга, — сказала Татьяна так, словно ставила двойку. — Не знаю и не желаю знать, кому она продалась. Какой-то столичный негодяй, расфуфыренный и самодовольный.

Аполлон Григорьевич невольно оправил пиджак, чтобы не быть расфуфыренным, и принял самое строгое выражение лица. Целиком пристойного человека.

— Ни разу его не видели? — из последней надежды спросил Гривцов. — Хоть издали?

— Мне некогда шпионить, мне надо давать уроки. Каждый день. Очередной урок у меня должен начаться через тридцать семь минут. На дорогу следует отложить двадцать девять минут. Делайте вывод, господа.

И полиция сделала. Лебедев заторопился к выходу, а Коля все еще надеялся, что с таким трудом добытая улика не пропадет окончательно. Он медлил, лихорадочно подыскивая вопрос, который поможет делу.

— Кроме вас, у Лукиной были подруги, которые вам известны?

— Меня это не интересовало. Я могу опоздать…

— Зинаида когда-нибудь говорила про некую Марию Саблину?

— Первый раз слышу.

— Зинаиду отравили сильным ядом, а потом повесили, как куклу, на стену, — вдруг сказал Коля. — И бросили в пустом номере. Ее нашли только через три часа, да и то случайно. Так бы висела, медленно сгнивая. Вам ее не жаль?

Мамрина сложила стопку тетрадей в потертую сумочку:

— Мне очень жаль.

— Неужели вам нечего вспомнить, чтобы помочь найти убийцу вашей подруги?

— Все, что я знала, уже сказано… Хотя… — Татьяна остановилась. — В какой гостинице она проживала?

— В «Центральной»…

— Вещи ее находятся в номере?

У Коли вспыхнула искра надежды:

— Все на месте. Что вас интересует?

— Ее учебники. Я бы забрала. Зинаиде они теперь без надобности, а мне пригодятся. Кто-то же должен читать детям словесность.

* * *

Над тарелкой возвышалась горка шоколадных эклеров. Коля, сложив руки наподобие Наполеона Бонапарта перед Ватерлоо, смотрел на них с выражением мрачной издевки, словно испытывая, сколько у него хватит сил.

Аполлон Григорьевич не мешал трагедии сладкоежки и вызывающе хрустел леденцами. Он понимал, что в душе мальчишки творится полный раздрай и она полна сомнений. В этот раз старший товарищ не мог шутить или подтрунивать. В своей душе он наблюдал не меньше миллиона терзаний.

Если оценить хладнокровным разумом, что более всего и требовалось сейчас, ничего ужасного или непоправимого не произошло. Ничем его научная честь не задета, никакого отношения к раскрытию двух мнимых самоубийств он не имеет. И все, начиная от полицеймейстера до приставов, будут только рады, если он забудет и отстанет от них со своими выводами. Дела тихонько полежат в ящиках и будут благополучно забыты. Так что самое разумное, с точки зрения чиновника, а ведь он, как ни крути, коллежский советник, превратить две мелкие неудачи в одну большую удачу для своей карьеры. Вендорф не забудет служебного послушания. А новые жертвы… Ну что жертвы. Не эти, так другие. Какая, в сущности, разница?

  37