очень нудно 
95 
Под ледяным душем он протрезвел. Вышел из комнаты отдыха в свой кабинет, приготовил себе крепкий кофе, выпил его и поехал на машине домой. Он довольно долго звонил в дверь, дожидаясь, пока ему откроют, так как открывать все замки своими ключами ему было просто лень. Но Наталья либо крепко спала, либо ее вообще не было дома. Виктор, чертыхаясь, все-таки отпер дверь, вошел в квартиру и позвал сестру:
– Наталья! Ты спишь?
Но ему никто не ответил.
– Дуры-бабы! – выругался он и принялся раздеваться. Ему хотелось есть, и он отправился на кухню. Включил свет, открыл холодильник и достал замороженную пиццу, сунул в микроволновку, а сам распахнул форточку и закурил. С сигаретой в руке он прошелся по квартире, заглядывая во все комнаты, но сестры нигде не нашел. Позвал еще несколько раз и, пожав плечами, вернулся на кухню, где и поужинал в одиночестве.
Когда он допивал чай, кто-то положил ему руку на плечо. Волосы на его голове зашевелились. Он закрыл глаза. Призрак? Рената?
– Привет, – услышал он голос Натальи и сразу же обмяк на стуле.
– Черт бы тебя побрал… Я уж думал, что у меня крыша едет… – он повернулся и увидел Наталью. Заспанную, в ночной сорочке. – Ты где была, твою мать? Так напугала меня. Я же заглядывал к тебе – в спальне никого не было.
– Значит, в туалете… А вот ты где был, интересно узнать, – она ласково потрепала его по щеке (жест, который он терпеть не мог) и уселась к нему на колени. – У своей новой пассии?
– Да нет. У себя в кабинете. Представляешь, напился. И сам не ожидал от себя такого. Весь коньяк вылакал. Со мной что-то творится, Наташа…
– Может, ты влюблен?
– А разве с тобой можно говорить о любви? – Он поймал ее руку и впился в нее зубами. Несильно, но так, чтобы она прочувствовала.
– Да только со мной и можно говорить о любви. О настоящей любви. – Она нашла губами его губы и поцеловала. – Ты такой странный, Виктор. Ищешь любви где-то там… – она махнула рукой, – когда твоя любовь перед тобой. Обними меня. Пожалуйста…
Наталья зарылась лицом в его ладони и вдохнула горьковатый запах мужского пота, табака и сандалового мыла.
– Никогда, до самой смерти не забуду этот запах, – сказала она дрогнувшим голосом и притянула Виктора к себе, прижалась щекой к его груди. – И тебя не забуду. Никогда. Если бы ты только знал, как я люблю тебя и одновременно ненавижу…
– Но почему ненавидишь? – Он, почувствовав легкое и приятное возбуждение, начал гладить ладонями ее лицо, волосы, затем поцеловал в губы, не спеша, со вкусом, с удовольствием.
– А ты разве не понимаешь? – Она позволила себе более смелую ласку, чем напомнила ему Ренату и доставила, помимо наслаждения, нестерпимую душевную боль. – Сначала ты был с Ренатой, потом со мной в облике Ренаты, а вот теперь ты променял нас с ней на другую женщину, о которой я совсем ничего не знаю.
– А тебе было бы легче, если бы ты ее знала?
– Безусловно, – голос ее стал более серьезным. – Ведь тогда я знала бы, стоит ли она нас с Ренатой или нет.
Виктор овладел ею по инерции, как изголодавшийся по любви мужчина, которого оставили в темноте с женщиной. И ему было в тот момент все равно, какое у нее лицо, как она сложена. Он обнимал ее с закрытыми глазами и волен был представлять на месте страстной Натальи кого угодно. Даже ставшую сейчас для него недосягаемой Алю Вишню. Когда же он осознал, что в его руках извивается и стонет его сестра, то поймал себя на том, что хочет схватить ее за волосы и, намотав на кулак, дернуть со всей силы. Чтобы она, так легко соблазнившая его, издала леденящий душу крик, крик, способный отрезвить его. Но вместо этого он заломил ее руки и буквально расплющил на полу. И самое удивительное заключалось в том, что он чувствовал, что это его насилие нравится ей, что она счастлива, что вызвала в нем столь сильную страсть. Кроме того, он понимал, что она удовлетворена сознанием того, что он в какой-то мере вернулся к ней.
Когда он, приведя себя в порядок, сел в кресло и закурил, Наталья не спешила подниматься с пола. Она продолжала лежать в бесстыдной позе, и Виктор не мог оторвать взгляда от ее рассыпанных веером на красном узорчатом ковре волос, от ее белеющих в полумраке согнутых тонких ног, влажно поблескивающих бедер.
Он вдруг сравнил распростертую перед ним на ковре женщину с чудесной красоты растением, цветком, отдавшим ему свои соки и теперь находящемся в ожидании прилива новых сил.
И вдруг в приторной тишине комнаты прозвучала фраза, нелепая, как брошенное в окно и разбившееся о стену куриное яйцо, после которой одно из сердец чуть не остановилось. Это Виктор спросил машинально, привычным тоном: «Мне никто не звонил?»
95 
