очень нудно 
56 
– Ну, и что ты тут у нее прорвал, Дон Хуан, бля?!
– Что-то внутри, – вяло пояснила я. Дальше доктор в течение пяти минут определил, что у меня острый приступ аппендицита, вызванный, вполне возможно, знаменитыми бабушкиными банными экзекуциями, и меня осторожно докатили до больницы, где и прооперировали. Когда меня везли на операционный стол, я плакала. По двум причинам. С одной стороны, мне было очень страшно и больно. А с другой стороны, я была счастлива, что меня подобрали правильные люди – доктора, которые теперь все наверняка решат и спасут меня, как бы мне сейчас больно ни было.
– Ну, как? Жива? Раба любви! – ласково дразнил меня доктор потом, после операции. Кстати говоря, история моей госпитализации заняла достойное место среди городских больничных баек. А с Лешком мы больше не целовались в полях. Он, как мне кажется, обходил меня десятой дорогой и крестился. А потом и вовсе уехал из городка, где его теперь иначе как Дон Хуан и не называли.
– Жива, – радостно ответила я врачу. И мне было все равно, что теперь будут обо мне говорить. Собственно, обо мне почему-то так ничего и не говорили. Наверное, Лешик принял весь удар на себя. А я с тех пор поняла, что иногда, как бы больно не было, как бы не хотелось все оставить как есть или вообще, вернуть время вспять, лучше всего довериться потоку, который может вытащить тебя из омута боли и сомнений, как доктор, который избавил меня тогда от дикой боли. Боли, которая, как ни крути, никогда не прошла бы сама по себе. Тогда, в поле, когда я лежала, согнутая пополам и молилась небу о спасении, моя молитва состояла всего из трех слов. «Только бы успеть!». Я, как зверь, животное с хорошо развитой интуицией понимала, что долго не протяну. Вот и теперь, вновь на меня накатило чувство, что можно опоздать, и тогда уже будет поздно что-то менять. Только сейчас, только сегодня, пока ребенка еще нет на свете, а Костя не влез долговую игру с банками, я могу попытаться сделать операцию на своей душе, на нашей с ним душе. На сердце нашей семьи. Потому что, как ни крути, а мы с Константином больны. Больны ложью, враньем, которое отравляет нас, вызывая общую интоксикацию организма. И нарушая гармонию, которая так необходима и нам, и особенно ребенку.
– Я не уверена, что этот ребенок твой, – тихо, но твердо произнесла я и замолчала. Костя не шевелился. Прошла минута. Я посмотрела на него и подумала, что он просто не расслышал. Такое уже много раз бывало. Я что-то ему говорю, рассказываю, могу даже показывать в лицах и оживленно жестикулировать, но он повернется и скажет «А? Что? Извини, я задумался о своем, что ты сказала?».
– Мне повторить? – уточнила я. Костя дернулся, сглотнул слюну.
– Не надо, – хрипло выдавил он. Значит, понял. Повторять не надо, механически отметила про себя я. И стала с интересом ждать продолжения. Реакции. Того, из-за чего я столько ночей не спала. Чего я так боялась и так ждала несколько месяцев. Из-за чего, в конце концов, я съела столько булок.
– Я так и знал, я чувствовал, что у тебя что-то есть с этим амбалом, – сквозь зубы процедил Константин Яковлевич.
– Ты о ком? – несколько оторопела я.
– Как будто ты не понимаешь! – едко и язвительно бросил он. Спокойным, высокомерным тоном, проклятый характер. Везде, абсолютно везде ледяное спокойствие, чертов лорд.
– Я просто уточняю, что мы говорим об одном и том же, – парировала я.
– Я об этом голубоглазом гинекологе с Динкиной работе, – презрительно закончил он. Меня передернуло.
– Он окулист. Значит, ты знал. А почему ты так умело скрывал, что знаешь? – залопотала я. У меня в голове не укладывалось, что Костя не просто знал, а знал с точностью, в деталях, практически в лицо. И предпочел спустить на тормозах. Предпочел, чтобы я мучилась чувством вины. Да и я сама хороша, столько слез пролито вместо того, чтобы давно, так сказать, прояснить ситуацию. Меня вдруг накрыло чувство, что я успела. Успела влезть на операционный стол, и теперь осталось только дождаться конца операции.
– Я ничего не скрывал, – в его глазах отразилась паника. – Что я должен был делать? Следить за тобой, что ли?
– Зачем следить? Ты мог бы просто спросить. Я бы тебе честно ответила.
– Спросить? Дорогая, кстати, скажи, ты спишь с этим стоматологом?! Так? – Костя премерзко дурачился, пытаясь кого-то передразнить.
– Он окулист. И я уверена, что ты обо всем догадывался, но предпочитал не замечать. Тебе так было удобно! – я уже не контролировала себя. Все эти события вдруг промелькнули передо мной калейдоскопом лиц, событий и ощущений. Краем сознания, я отдавала себе отчет, что вся эта фантасмагория, весь этот спектакль, где я обвиняю Костю в собственной измене – какой-то театр абсурда. Но что поделаешь, если я так чувствовала.
56 
