21 
– Ну что, нашла? – чуть не со слезами бросалась ко мне жена Самого.
– Нет.
До антракта осталось пятнадцать минут. Что же делать! Второй акт должны были открывать этими дудками. Такая экспрессия, накал таинственности и силы. Дудка, колокола и привидения в большом количестве пляшут на сцене и между рядов дикий запредельный танец. Слет ведьм и вурдалаков. И как, интересно, мы это замутим без дудок?
– Посмотри под лестницей!
– А что, там не смотрели? – удивилась я и понеслась. Мимо буфета, в боковую дверь, под вопли ребеночка:
– Мама, это кто? Я боюсь!
– Это, деточка, артисты.
Интересно, почему это артисты. Нас что, много? По-моему, я бегу одна. Так, поворот, лестница к сцене. Вот он, кофр с реквизитами.
– Тебе чего тут надо, Алис?
– Не видели дудки?
– Бамбук?
– Ага.
– Не-а. А что, так и не нашли? – тупо поинтересовался Костик.
– Щепка, ты совсем идиот. Ты считаешь, я так просто тут голышом ношусь?
– А... – протянул он.
– Что акаешь? Ты во всех кофрах смотрел?
– Зачем во всех? В нашем, к «Замку».
– Ну тупизм. – Я принялась отковыривать задвижки к кофрам с реквизитом к Шекспиру и к Кафке. Из четвертого кофра мы наконец выудили потерянные свистульки.
– Как они туда попали? – чесал за ухом Костик.
– Через жопу! – выступила я. От возмущения меня перекосило.
– Чего делать-то?
– Как чего? Тащи быстрее к духам.
– Так антракт-то уже закончился. Там народ сидит. Меня Сам убьет, – рыдал Костик. Мы с ним безнадежно опоздали.
– Так он не знает, что дудки потеряли? – ситуация становилась критической. Из-за сцены глухо раздавались звуки колокола. Дудкам необратимо пора было уже издавать свои запредельные звуки. Я знала, что вот прямо сейчас на наш замок светят теми самыми синими фильтрами, от которых появляется ощущение многовековой пыли. Сцену «Таинственный и ужасный дом» надо было спасать. Я перекрестилась, в охапку собрала эти палки и, молясь, чтобы получилось что-то подходящее, понеслась на сцену. Народ расступался, так и не понимая, что это я вытворяю. Я вспомнила, как мы шалили и дудели, когда эти штуки к нам только привезли. Надо дуть примерно так же, как в пивную бутылку.
– Да уж, гармонии не обещаю, но нечто потустороннее попытаюсь изобразить, – пробормотала я и, выдувая занудную тягомотину из трубок, притопывая и кружась, понеслась на сцену. Балахон развевался, волосы попадали в рот. В зале стояла нереальная тишина. Синие фильтры осветили меня, и я стала похожа на слетевшую с катушек старуху-смерть. Под замершее дыхание зрителей я доплясала до ступенек в зал. Синхронно с сильными ударами колокола, приплясывая, соскочила со сцены и докружилась, наконец, до духов.
– Спасибо, – прошипел мне кто-то из них на ухо. Я передала им дудки, они принялись в них дуть. Тут подключили фонограмму, и под уже настоящее безумие звуков я докружилась через весь зал до своего законного привиденческого места. Режиссер меня убьет, не сомневалась я. Однако по необъяснимым причинам зал вдруг разразился аплодисментами.
Потом, после спектакля, как раз в то время, когда я пряталась по темным углам, надеясь не встретиться ни с режиссером, ни с его женой, журналисты наперебой кричали, что находка с пляшущей ведьмой во втором акте гениальна. Просто-таки непередаваемый колорит, дрожь пробирала, когда они смотрели в мои мертвые глаза.
– Феерично!
– Только ВЫ с вашим глубоким видением могли найти такое решение этой сцены.
– Образ мечущегося духа в синем свете луны – гениально!
Короче, сказано было многое. И все по адресу режиссуры. То есть я своей выходкой не затмила его. Наверное, из-за этого было решено не жрать меня поедом, а даже наоборот, похвалить. Похвалить и позволить и в следующих спектаклях выскакивать в начале второго акта. И даже в паре мест первого. Короче, я получила эпизодическую роль, совершив таким образом качественный скачок из массовки в труппу. Прав был Парфенин. Неважно, с чего начинаешь, важно только то, что потом.
– Ты молодец. Смотрелась интересно! – подошел ко мне Артем. Артем! Он нечасто баловал меня своим вниманием. Не так часто, как я рассчитывала, когда он в темноте шептал мне на ухо всякие глупости типа:
– Ты прекрасна, таких больше нет. – Может, больше и нет, но с той ночи он в нашей лавочке появляться перестал. Декорации были закончены, дел у него здесь не осталось. Я тосковала, но молча, как будто боясь даже самой себе признаться в том, что тоскую.
21 
