очень нудно 
33 
– Вот. Ваш кофе… – вздрогнул он от нежного Розиного голоска. – Может, вам яичницу с беконом сделать?
– Нет. Я стюдня наелся, – с удовольствием изобразил он тещин голосок, сделав ударение на букву «ю».
Роза обернулась к нему, сжав губы в рвущейся наружу улыбке. Но вырваться на волю ей так и не позволила – соблюла свое плебейское положение домработницы. Вроде того – не стоит со мной в такие игры играть. Да он и не играет, больно ему надо. Он просто поддержать ее хотел. Сама ж утром от обиды плакала…
После кофе в голове немного прояснилось. А с ясностью пришла прежняя тоска. Отчаянно захотелось в ту, старую свою жизнь, где не было ни совета директоров, ни отца, ни тещеньки, ни заплаканной домработницы Розы… Там, в старой жизни, все было ясно и понятно, там все было определено легкой, незатейливой простотою, и никому он был ничего не должен. И стыдиться за себя там было не надо. В конце концов, он лучший автослесарь был в своей мастерской! А это дорогого стоит, между прочим, когда ты в своем деле – лучший. Пусть это дело и не престижное. День пролетал – как одна минута. А сейчас тянешь его, этот день, тянешь… Не на пользу пошла ему спесивая барская жизнь. И обратной дороги нет. Не поймет его никто, если он назад запросится. Анька с тещенькой уж точно не поймут. Да и отец тоже. Придется терпеть, привыкать, подлаживаться. Как говорится, стерпится-слюбится.
Хорошо, хоть этот чертов совет директоров надолго не затянулся. Посоветовались, и будет. Даже морду лица не пришлось надувать. И в потолок плевать тоже не пришлось. В конце поднял вверх руку, как все, проголосовал за что-то непонятное, и дело с концом. Даже усмехнулся тихонько про себя – ишь, насобачился…
– Что это с тобой? – склонился к нему отец, когда все задвигали стульями, вставая из-за стола. – Странный ты сегодня.
– Почему – странный?
– Сидишь улыбаешься… Что тебе таким смешным показалось?
– Да нет. Все нормально, не обращай внимания. Из меня остатки похмелья выходят.
– А… Ну хорошо. Но ты все-таки не сиди с отсутствующим видом, вникай, прислушивайся. Если что непонятно – спрашивай. Хоть у кого. И не бойся быть осмеянным. Здесь и в голову никому не придет над моим сыном смеяться. Еще и спасибо скажут.
– За что спасибо-то?
– А за честь выбора… Так что тормоши любого, сам увидишь. И вообще, пора уже тебе прочувствовать особое свое положение… Пора, пора, сынок!
– Хорошо. Я постараюсь, папа.
Отец дернулся немного, будто короткая дрожь по нему пробежала. Всегда его после этого «папы» колбасит. И на лице странное выражение появляется – трогательное, беззащитное. На долю секунды, но появляется. А потом – щелк! – и исчезает, будто и не было. И снова ледяная корка надменности на лице, как защитная маска. Тяжело ему, наверное, эту корку на себе носить. И другим тяжело об эту корку лбом стучать. Вон секретарша жмется в дверях, боится войти.
– Ладно, иди, сынок… Вечером жду. Ты со своими бабами будешь?
– Ага. Куда ж я без них?
– Ну-ну… Давай вечером поговорим…
Анька себе блестящие туфли конечно же прикупила. И розовое блестящее платье напялила. Подол из-под шубы торчит, по снегу волочится. И в парикмахерскую они с тещенькой успели зайти. То есть, извините, в салон. Он и не знал даже, что теперь все парикмахерские гордо салонами обзываются. В общем, навели полный марафет с мытой шеей, выкатились из подъезда к машине, гладенькие, ухоженные, как два круглых розовых леденца. У тещеньки шуба новая, дорогая, выражение лица надменное, не идет, а плывет медленно и гордо. А глазами так по сторонам и шныряет, восторженных и завистливых зрителей ищет. Откуда тебе тут зрители возьмутся, деревенская ты дурища? Если б по главной улице родного села Похлебкина в таком виде прошлась, там бы на тебя из каждого окошка и повосторгались, и позавидовали. А здесь теток в шубах да с чистой шеей и без тебя перебор, так что завидовать некому.
Отец их встретил приветливо, как всегда. Стоял в гостиной рядом с молодой женой-именинницей, обнимал ее за нежную талию. Впрочем, талия лишь прикидывалась, что она сама по себе такая нежная, проглядывала за ней железобетонная и основательная, воспитанная в жестком тренажерном седьмом поту мышца. Звали именинницу Машенькой, и была она не просто так моделью с подиума, а моделью-интеллектуалкой, то есть с высшим образованием. И личико присутствием высшего образования изо всех сил кочевряжилось, старалось отобразить чувственную составляющую хозяйкиной сущности. Вроде того – не подумайте плохого, я тут по большой любви стою, а не из меркантильности. Ага. Сейчас. Так мы тебе и поверили. Кого хочешь обмануть, дурочка? Да от твоей приятной и слишком широкой улыбки так и прет денежной одержимостью, как от плутоватого, но очень образованного и до макушки интеллектом насыщенного народного депутата. Потому и у отца ты в женах оказалась, что он страсть таких одержимых молодок любит. А впрочем, ему-то какая разница? Мало ли кого отец любит? Его дело…
33 
