очень нудно 
137 
Частенько мне припоминается одна забавная военная комедия. Однажды ночью, меня, взрослого уже мужчину, подняли по учебной тревоге в городе Луганске и потребовали явиться в клуб Маяковского, который был определен, как место сбора для срочной мобилизации. В актовом зале собралось пару сотен таких же вояк, как и я. Вдруг на сцену выскочил очень волнующийся, в портупеях, человек и принялся стращать публику. Первое, что он сделал, предупредил всех, если, в случае войны, кто—нибудь хоть на минуту опоздает к месту сбора, немедленно будет поставлен к стенке, и даже указал рукой в сторону кирпичного забора. Между тем, в рядах запасников поднялся один чудак и как заорет на весь зал: «Точно такое же мне пообещали вчера на работе. Такой же шустряк посулил: если в начале войны хоть на минуту опоздаю в цех, то буду поставлен к стенке, и тоже показал к какой. Так что же мне делать, какой избежать стенки, самому застрелиться, что ли?». Народ покатился от хохота, а красавец на сцене, как взбесился: «Я бы такую гадость как ты, пристрелил бы и войны не дожидаясь». На том и разошлись, удовлетворенные, по домам. Все вместе называлось «плановая учебная военная подготовка».
Когда я старательно кропаю эти строки, народы отметили шестидесятилетие Дня Победы. Прошло уже немало лет, о войне написаны горы книг, которые, за небольшим исключением, носят развлекательный, большей частью поверхностный, а то и откровенно примитивный характер. Естественно, что каждая страна, да и каждый человек, принимавший участие в беспощадной мировой бойне, видит ее по—своему. Однако общая направленность освещения военной проблематики строится преимущественно по правилам беседы мудрого папаши с незатейливым крошкой сыном на предмет, что такое хорошо и что такое плохо. Скажем так, Курская дуга — это хорошо, очень здорово, Бабий Яр — это плохо, совсем отвратительно. И так по всему кровавому сценарию, по всем страницам военной истории. Хотя по сроку давности пора бы уже обратиться к правде о той страшной войне не в системе хорошо или плохо, но в первую очередь с позиции зачем? и почему?
Наивно рассчитывать, что человеческая природа может как—то радикально измениться за шесть десятков лет. Немцы, тотально изводившие еврейское население в середине прошлого века, остались тем же самым народом, по определению. Жизнь никогда, никого, ничему не учит — это же элементарная истина. Если мы не найдем в себе мудрости рассуждать о мировой войне спокойно, без эмоционального флера, все может повториться, с большой вероятностью.
Ответственный разговор о Второй мировой войне невозможно выстроить с помощью политических соплей, наматываемых вокруг пакта Молотова — Риббентропа. Неужели кто—то всерьез полагает, что заплечных дел мастера, несшие вахту у печей Бухенвальда, держали в нагрудном кармане копии дипломатических документов, подписанных министрами. Или кто—то наивно допускает, что люди, оказываясь в окопах под смертоносным огнем, не важно с какой стороны, могли вести захватывающие идеологические дебаты о затейливых политических раскладах. Для меня, например, так же как и для будущих поколений, гораздо важнее попытаться выяснить — почему просвещенные немцы беспощадно уничтожали евреев? Зачем варварски сгноили миллионы абсолютно беззащитных людей — женщин, детей, стариков. Не для того, чтобы трепетать от радости или задыхаться от горя, но по возможности предотвратить эти «прелести» в будущем.
С подачи Владимира Семеновича Высоцкого мы благополучно разобрались, почему аборигены съели Кука. Оказывается, они решали таким невинным способом вопросы общественного питания. Но немцы—то, явившие миру Канта, Бетховена, Гетте, они что, вот так же запросто, кровожадности ради, принялись истреблять целые народы. Понятно, что эти кошмарные преступления сопровождались эффективной пропагандой, позволившей опустить цивилизованных людей до готовности совершать несусветные гнусности. Должно быть понятно, что никакая пропаганда, никакое теоретическое обоснование не может иметь успеха в образованном обществе без привлечения очень убедительных аргументов, имеющих благодатные исторические корни. И тут нечего скрывать, истоки зла должны быть публично обнаружены, опять же таки, во имя грядущего. Об этом никто и нигде не желает серьезно говорить. Евреи не подымают этот вопрос вследствие неподдающихся осмыслению масштабов потерь. Остальные молчат из ложного страха, каким—нибудь нечаянным образом обидеть евреев и вызвать на себя шквал всегда имеющихся на готове обвинений в антисемитизме. Вот так и живем — торжествуем, рыдаем, рвем на себе волосы и не утруждаемся разобраться, что же происходило в действительности в середине двадцатого века, что не поделили между собой цивилизованные люди, зачем немцы подвергали истреблению древний библейский народ.
137 
