очень нудно 
27 
— Потому что обезьян считают смышлеными хитрецами, а ослов — упрямыми работягами. Эти свойства, необходимые для выживания, делают зверей гибкими и находчивыми, способными приноровиться к меняющимся условиям.
— Понятно. Расскажите подробнее о пьесе. Что происходит после сцены с грушей?
— Лучше прочту.
Таксидермист сдернул перчатки, отер руки о фартук и, вернувшись к конторке, порылся в бумагах.
— Ага, вот. — Он стал читать текст со всеми ремарками:
Беатриче(печально): Как жаль, что ее нет. Вергилий: Будь у меня груша, я бы отдал ее тебе.
Тишина.
— Конец первой сцены — Беатриче никогда не пробовала и даже не видела грушу, а Вергилий пытается ее описать.
— Да, я помню. Мастер продолжил:
Беатриче: Славный денек. Вергилий: Тепло. Беатриче: И солнечно.
Пауза.
Чем займемся?
Вергилий: А какие варианты?
Беатриче(смотрит на дорогу): Можно пойти по дороге.
Вергилий: Мы уже ходили и никуда не пришли. Беатриче: Может, на этот раз придем. Вергилий: Возможно.
Оба не двигаются.
Можем просто поболтать.
Беатриче: Разговоры не помогут. Вергилий: Все же лучше, чем молчать.
Молчат.
Беатриче: Да уж. Вергилий: Я размышлял о вере. Беатриче: Правда?
Вергилий: Думаю, вера подобна солнцу. Когда стоишь на солнце, ты непременно отбрасываешь тень, да? Можно ли стряхнуть с себя этот кусочек тьмы, что всегда принимает твою форму, словно желая вечно напоминать тебе о тебе? Нельзя. Тень — это сомнение. И не отстанет от тебя, пока ты на солнце. А кто откажется от солнца?
Беатриче: Но солнце зашло, Вергилий, закатилось! (Плачет, затем громко рыдает.)
Вергилий(гладит ее по плечу): Ну-ну, Беатриче…
Теряет самообладание и заливается безудержными слезами; пару минут оба воют.
Таксидермист смолк. А ведь эта ровная, невыразительная манера чтения весьма впечатляет, подумал Генри и беззвучно поаплодировал.
— Великолепно, — сказал он. — Прекрасная аналогия между солнцем и верой.
Таксидермист слегка кивнул.
— Здорово, когда Вергилий говорит, что разговор лучше молчания, и затем долгая пауза, которую нарушает Беатриче — «Да уж». Представляю, как это будет на сцене.
Опять никакого внятного отклика. Пора бы мне привыкнуть, сказал себе Генри. Возможно, это застенчивость.
— Внезапная мрачность, слезы Беатриче хорошо контрастируют с легким тоном первой сцены. Кстати, где все происходит? Я что-то не понял.
— Место действия указано на первой странице.
— Ну да, лес или парк.
— Нет, выше.
— Выше ничего не было.
— Мне казалось, я скопировал. Таксидермист подал Генри три листа. На первой странице значилось:
Рубашка, XX век пьеса в двух действиях
Вторая страница:
Вергилий, красный ревун
Беатриче, ослица
Парнишка и два его дружка
Третья страница:
Проселок. Дерево. На закате.
Провинция Низ Спинки страны Рубашка, что подобна своим большим и малым соседям — странам Шляпа, Перчатки, Пиджак, Пальто, Брюки, Носки, Ботинки и прочим.
— Действие разворачивается на рубашке? — опешил Генри.
— Да, на ее спинке.
— Значит, либо персонажи мельче хлебных крошек, либо рубашка колоссальная.
— Очень большая рубашка.
— По которой разгуливают животные? Там же дерево и проселок?
— И всякое другое. Это символ.
Надо же, с языка снял, мысленно чертыхнулся Генри.
— Разумеется, символ. Но символ — чего? Желательно, чтоб публика его распознала.
— Соединенных Штатов Америки, Соединенных Одежд Европы, Союза Африканских Башмаков, Ассоциации Азиатских Шляп — названия условны. Мы размежевали планету, окрестили земли, начертили карты и теперь чувствуем себя как дома.
— Пьеса детская? Или я ошибаюсь?
— Вовсе не детская. Ваш роман адресован детям? Таксидермист по-всегдашнему смотрел в упор, в тоне его не было и тени иронии.
— Нет, я писал для взрослых, — ответил Генри.
— Я тоже.
— Пьеса для взрослых вопреки персонажам и декорации.
— Пьеса для взрослых благодаря персонажам и декорации.
— Так, ясно. Но все же — почему рубашка? Что она символизирует?
— Рубашки есть во всякой стране, у любого человека.
27 
