очень нудно 
153 
Вокруг простиралась безжизненная снежная пустыня. Холодным блеском сияло лазурное солнце, его лучи отражались на бесчисленных гранях усеивающих пустыню ледяных шипов. Горизонт терялся в клубящейся у земли туманной дымке, но абсолютно ясное небо завораживало своей чернотой. Любой человек в здравом уме постарался бы убраться отсюда подальше. К сожалению, мои желания сейчас не играли никакой роли: вмороженные в лед руки и ноги удерживали меня распростертым навзничь. Кто сказал, что во сне не чувствуют боль? Вывернутые в локтях руки горели огнем, а кисти и ступни кололи нестерпимо длинные иглы стужи.
Мерзкое положение. Я напрягся и попытался вырваться, но стало только хуже. Куда еще-то хуже? Вроде бы некуда, но появившиеся в воздухе пять острых сосулек наглядно показали, что это только начало кошмара. Ледяные лезвия сделали круг и один за другим сорвались вниз. Четыре резких удара пробили ступни и запястья, немного позже пятая сосулька вонзилась мне меж ребер. Мгновение я рассматривал торчащую из груди рукоять собственного ножа, а потом меня скрутила судорога боли.
Дикий спазм сдавил легкие, попытка вздохнуть ни к чему не привела, лишь из горла вырвался сиплый полувсхлип-полустон. Не в силах глотнуть ни капли воздуха, я забился на полу. Ботинок угодил по чайнику и тот со звоном откатился к двери.
– Э, Лед! Подавился, что ли? – проснувшийся Макс с размаху хлопнул меня по спине.
Это ненамного, но помогло. Закашлявшись, я смог несколько раз судорожно вздохнуть и наконец кое-как отдышался. Набрать полные легкие воздуха никак не получалось: при каждом вздохе грудь пронзала острая вспышка боли. И все же стало гораздо легче.
– А че ты такой холодный? – удивился растормошивший меня Макс.
– Дайте-ка я взгляну. – Жан щелкнул пальцами, и вспыхнувший под потолком небольшой огонек разогнал темноту по углам.
– Сколько времени? – прохрипел я. Лицо онемело, как после обезболивающего укола стоматолога, и слова приходилось тщательно выговаривать. На висках выступил пот. Ну и плющит меня. И огонек как-то тускло светит: все немного смазанное и серое.
– Ночь еще. – Жан ухватил меня за голову и уверенным движением оттянул веко.
Точно – ночь, вон и обогреватель сгореть не успел. Я подался назад и уперся в стену. Не понравился мне взгляд Жана, ох, не понравился. Крест так на Харпина смотрел, когда тому в живот пару пуль бандиты влепили. Харпин тогда и часа не прожил.
– Все так плохо? – Новый приступ кашля чуть не разорвал легкие. Сплюнув, я с облегчением увидел, что плевок чистый – без крови.
– Болит что-нибудь? – Колдун поднял чайник и кинул Ветрицкому. – Снегу набери.
– Ничего не болит, – признался я и, сжав правый кулак, вонзил ногти в ладонь, – холодно только. И руку правую не чувствую.
– Снимай фуфайку, – распорядился Жан, забрал у Николая котелок и пристроил в очаге. – Максим, огонь разведите, пожалуйста.
– Холодно, – вцепился в фуфайку я.
– Да тепло здесь. – Макс оторвал дверцу шкафа и, поставив под углом к стене, расщепил ударом ноги. Собрав обломки, он сложил их шалашиком и зашарил по карманам в поисках зажигалки.
Я нехотя снял фуфайку. Душно. Воздуха не хватает, да еще и не вздохнуть нормально.
– Руку покажи, – распорядился Жан.
Рукав свитера удалось закатать без труда, а рубашка присохла, и ее пришлось отдирать. На предплечье черными полосами выделялись четыре расплывшиеся царапины. Сощурив слезящиеся глаза, я с ужасом рассматривал белую, с синеватым отливом кожу вокруг воспаленных ран. Даже абсолютно ничего не смыслящему в медицине человеку стало бы понятно, что дело плохо. Я кое-что в колюще-резаных ранах понимал и, шумно выдохнув, осторожно прикоснулся к руке. Предплечье было холодным и твердым, как дерево. И этот запах… запах уже даже не гниющего, а разлагающегося мяса.
– Гангрена? – зажав рукой нос, отодвинулся подальше Ветрицкий.
– Если бы, – как-то отстраненно произнес Жан.
– Стылая лихоманка, – враз пересохшим горлом прошептал я.
– Да ну, – теперь отодвинулся и Макс. – Не свисти.
– Это не заразно? – Николай взялся за ручку двери.
– Нет, – категорически заявил колдун. – От человека к человеку заболевание не передается.
– А лечится? – немного успокоился Ветрицкий.
– Нет. – Я устроился поудобней и потер ноющие ребра. Излечить от стылой лихоманки не могли ни лекарства, ни магия. На ранней стадии болезнь себя никак не проявляла, а после перехода лихоманки в активную фазу заболевший засыпал и уже не просыпался – утром находили заледеневшее тело. И никто не мог даже примерно назвать причину заражения. – Я бы не стал так категорично насчет заразности. У проказы вообще инкубационный период до шести лет.
153 
