очень нудно 
102 
– Ну и публику собрал ты вокруг себя, Матвей…
– Они сами собрались.
– Понятно. А твоя жена? Что скажешь о ней?
Матвей вздохнул и испытал боль. Марина, появившаяся перед его глазами, показалась ему воплощением всего самого живого. Явно не ощущая рядом ничего и никого потустороннего, она целеустремленно спешила ко входу в обувной магазин. Ее волосы развевались. Она не гуляла, не праздно путешествовала вдоль витрин – она мчалась к конкретной цели, к заранее облюбованным туфлям или же сапогам, и прожигала пространство взглядом женщины, давным-давно уравновесившей свои потребности и свои возможности.
– Я ее любил, – сказал он. – И сейчас люблю. Мне все равно, ненормальная она или нет. Я никогда не оценивал ее с такой точки зрения… Но в принципе… Да, конечно. Конечно! Она совершенно ненормальная…
– А говорил – она самая лучшая.
– Так и есть. Лучшая. Но она… Нет, она ненормальная. Очень хищная. «Что мое – то мое» – вот ее поговорка. Она жесткая. Иногда даже почти жадная… Но не жадная, нет. Почти жадная. Излишне трезвая. Она не всегда была такой. Когда мы поженились, она была мягче. Добрее. А потом… С годами… Что-то странное произошло… Особенно когда золотые времена настали, все это безумие, покупай не хочу, на каждом углу по десять магазинов, каждый сопливый болван на новенькой машине… Быть подругой мужчины, матерью его детей стало немодным… А модным стало быть стервой, собственницей… Чтоб когти… Чтоб мертвая хватка! Это разве нормально? А? Я думал – налажу бизнес, сядем спокойно в среднем классе, как в поезде, – и поедем туда, где оранжевое небо… Черта лысого! И магазин этот проклятый не я хотел делать, а она. Все толкала меня, настраивала. Давай, развивайся, двигайся выше… На хуй мне выше двигаться, если и так нормально? Квартиру купил. Себе машину. Ей машину. Сыты, обуты, одеты. Проблем нет. Врагов тоже. Трижды в год – отпуск…
Матвей перевел дух. Удивился собственным словам. Будучи живым, он никогда не говорил себе того, что сказал сейчас. Неужели, подумал он, нужно помереть, чтобы стать до конца честным перед самим собой? Неужели точка зрения мертвых – самая верная точка зрения? Что мешало ему при жизни так рассуждать? Сама жизнь, стало быть, придает кривизну всем оценкам? Значит, человек должен умереть, чтоб получить объективную картину своей жизни? Значит, живой философ всегда неправ? Живой физик всегда выдает неверную формулу? Значит, живые обречены мучиться в кривом, нелогичном пространстве, откуда выход один – смерть?
Он облизнул губы – почти так же, как это делают живые.
– Не хотел я никакого магазина. Сказала бы она тогда: к черту магазин, давай детей родим и успокоимся, – я б самым счастливым человеком был! Но она не сказала. Вся была на успех заточена. Что за успех такой? Куда я должен был успеть? Да, она мной управляла. Конечно. Как всякая умная жена. Ненавязчиво. Незаметно. В нужные моменты. Она не хотела жить, как живет средний класс. Она хотела лезть до упора…
– А тебе, значит, нравилось в среднем классе.
– Да. Там хорошо. Потому что – безопасно. Потому что там люди понятнее. Потому что там все – такие же нормальные, как я сам…
– Да где ж они? Такие же? Всех вспомнили – где они? Нет их! Скажи теперь, как тебе жилось, нормальному, в таком окружении? Нормально жилось?
– Нет, – сразу ответил Матвей. – Ненормально. Тяжело было. Очень. Обычным людям, средним, труднее всех. Я хотел покоя – у меня его отнимали. Я хотел мирно делать свое дело – мне мешали. Мучили. Сосали силы и нервы. Даже жена. Попробуй не дать ей денег или не сводить в ресторан… Вверх я не лез, вниз не хотел, а в итоге – всю жизнь как на качелях…
– Выходит, что не получилось у тебя тихо отсидеться, да? Среди нормальных? Маялся, как дурак, один-единственный нормальный среди банды жадных, хитрых, бессердечных. Хищных. Рвущихся к успеху. Вот они тебя и сожрали. Ненормальные – нормального.
Матвея обожгло.
– Есть еще один человек, – сказал он. – Не хитрый и не хищный. Самый нормальный.
– Да? Мы же только что вместе искали. И не нашли. Кто таков?
– Моя мама.
Он подождал ответа – его не последовало. Он подождал хоть чего-нибудь – ничего не произошло. Исчезли изображения тех, кто два десятилетия шагал рядом с ним, помогая и мешая. Тишина и темнота вернулись. Накатила апатия. Минуту назад он доказывал, объяснял, горячился, словно живой, – теперь чувствовал только истощение.
102 
