очень нудно 
42 
– Я не бегал, нас освободили, господин генерал!
– Рассказывай с самого начала! — приказал Мюллер, не меняя позы.
– В лагерь я попал…
– Нет, про тот день, когда освободили! — уточнил, выслушав первые слова перевода, бригадефюрер.
Историю про «олимпийские игры» Бойке уже слышал, а потому несколько отвлекся, размышляя о том, что он, наверное, никогда бы так не поступил с пленными. Нет, Освальд был убежденным нацистом, но, сталкиваясь по роду службы с «унтерменшами», воспринимал их не как карикатурных полуобезьян, а как упорного и умелого врага. Точнее, верил он в неоспоримое превосходство немецкой расы в целом над другими, но именно как общности людей, ведомых к своей цели гениальным фюрером, а не как сборище сверхсуществ. Тут, опять же, сказывался характер его службы — слишком часто «истинные арийцы» вели себя по отношению друг другу совсем не так, как предполагала идея «О великом братстве германской крови».
– …вы уверены, что он сам вызвался на бой? — Вопрос Мюллера оторвал унтерштурмфюрера от логических построений.
– Да, господин генерал! Я этого пленного не помню, он, похоже, недавно к нам в лагерь попал, но драться он точно сам вышел. Даже назад в толпу одного из выбранных оттолкнул.
– Интересное поведение, ты не находишь, Артур? — обратился Мюллер к Небе.
– Я с таким самопожертвованием уже сталкивался… — пробормотал начальник Крипо. — Не то что на драку, на расстрел сами выходят. Но редко.
– Нет, я имею в виду то, когда он решил «засветиться». Ты слышал, с какой легкостью он разделал этого громилу в открытом бою. Как тебе кажется, для человека с такими навыками составило хоть какую-нибудь проблему бежать во время, скажем, вывода на работы, а? Я полагаю, что нет. И учти, что, несмотря на всю тупость лагерного начальства, после такой славной драки его бы сразу взяли на карандаш. Следовательно?
– Он решил показать себя приезжим! — догадался Небе.
– А это значит, что приехали они именно за ним! — закончил Мюллер.
– Да, но почему неизвестные, если уж их признали за своих, просто не забрали его с собой?
– А ложный след? Полтысячи русских, разбегающихся по округе, способны серьезно спутать карты полевой полиции и Службе безопасности.
– Разрешите обратиться, бригадефюрер? — подал голос Бойке и после одобрительного кивка Мюллера продолжил: — Насколько я успел выяснить, они не разбежались, как этот, а были уведены колонной на юг.
– Они ведь не бесследно растворились, так?
– Совершенно верно! На счету этих людей, похоже, несколько нападений на гарнизоны южнее Слуцка, хотя эти данные сложно назвать точными… Захват склада трофейного вооружения на их счет я бы относить не стал, он неплохо охранялся, и для захвата такого объекта нужно нечто большее, нежели толпа бывших пленных.
– Все эти подробности сейчас совершенно не важны! Меня куда как больше интересуют эти неизвестные в немецкой форме, которые так легко сошли за своих при дневном свете и близком общении!
Мюллер повернулся к пленному, испуганно следившему за бурной дискуссией:
– А теперь вам придется вспомнить, как выглядели эти гости… — «Как мягко стелет! — обратил внимание на изменившийся тон начальника Освальд. — Если до этого он говорил резко, почти приказывал, то сейчас прямо добрый дядюшка, разговаривающий с непутевым племянником!»
– Главного я запомнил плохо — он рядом с начальником сидел… Помню только, что он еще лавку брезгливо так отряхнул.
– Какую лавку? — дослушав перевод до этого места, Мюллер перебил говорившего, впрочем, никакого раздражения в его голосе не слышалось, скорее он напоминал школьного учителя, помогающего нерадивому ученику вспомнить забытое.
– Так для него я ее и принес.
– Лавку принес, как отряхивал, помнишь, а как выглядел — нет? — с веселой угрозой в голосе спросил допрашивающий. Бойке на секунду показалось, что Мюллер для поддержания образа сейчас погрозит русскому пальцем.
– Ну, он такой чернявый. Роста не очень высокого, на полголовы ниже меня. Нос острый.
– Вот видишь, а говорил «не помню»! — подбодрил Самчука Мюллер. — А погоны у него какие были? — И бригадефюрер выразительно похлопал себя по плечу.
– У этого-то? — наморщил лоб пленный. — А вот как у вас петлицы! На одной две закорючки, а на другой… На другой — три пуговки! Как у того! — И русский показал связанными руками на Освальда.
42 
