170 
— А ему не нужно было ничего доставать, — равнодушно отвечаю я. — Наверное, ему сказал Макс.
— В таком случае почему ты мне ничего не сказала? Было бы менее болезненно, если бы эту историю затронули на прямом допросе, а не на перекрестном!
Как, например, пьянство Макса. Все любят кающихся грешников. Если бы тему его пьянства затронули мы, все выглядело бы так, будто он что-то скрывает.
Именно в таком свете сегодня выставил меня Уэйд Престон.
Он как раз закончил собирать свой портфель и, проходя мимо, учтиво улыбается.
— Очень жаль, что вы не знали о скелетах в шкафу своей клиентки. В буквальном смысле этого слова.
Анжела не обращает на него внимания.
— Может быть, ты еще что-то забыла мне сказать? Потому что я очень не люблю сюрпризов.
Я качаю головой, все еще не в силах прийти в себя, и вслед за ней покидаю зал суда. В коридоре нас ждут моя мама и Ванесса — их все еще не пускают внутрь.
— Что там произошло? — спрашивает Ванесса. — Почему судья вышвырнул половину зала?
— Поговорим об этом в машине. Я хочу домой.
Но как только мы открываем входную дверь и оказываемся на ступеньках, на нас обрушивается град вопросов.
Я ожидала вопросов, но не тех, что задают: «На каком сроке вы сделали аборт? Кто отец ребенка? Вы с ним до сих пор общаетесь?»
Ко мне подходит женщина. Судя по желтой футболке, она баптистка из Вестборо. У нее пластмассовая бутылка с каким-то фруктовым пуншем, но издали это похоже на кровь.
Я понимаю, что она швырнет в меня бутылку, еще до того, как она замахивается.
— Кое-кто делает неправильный выбор! — кричит она.
Я отступаю, закрываясь, и жидкость забрызгивает только мою правую ногу. Я совершенно забываю о Ванессе, пока не слышу ее голос:
— Ты мне никогда не говорила.
— Я никому не рассказывала.
У Ванессы холодный взгляд. Она смотрит на Макса в окружении адвокатов.
— Почему-то сейчас я тебе не верю, — говорит она.
Мама жаждет поквитаться с Уэйдом Престоном за то, что он вытащил на свет божий мою историю, — понадобилось вмешательство Анжелы и волшебное слово «внуки», чтобы она согласилась зарыть топор войны и поехать домой. Мама обещает позвонить позже, справиться о том, как я, и видит, что сейчас я не хочу разговаривать. Ни с кем, кроме Ванессы. Всю обратную дорогу я пытаюсь объяснить, что произошло во время моих показаний. Она молчит. Когда я упоминаю об аборте, она вздрагивает.
Наконец, когда мы паркуем машину, у меня не выдерживают нервы.
— Ты больше никогда не собираешься со мной разговаривать? — взрываюсь я, хлопаю дверцей машины и иду в дом. Снимаю колготки, которые все еще липкие. — Какие-то католические предубеждения?
— Ты знаешь, что я не католичка, — отвечает Ванесса.
— Но когда-то была.
— Да дело вовсе не в этом чертовом аборте, Зои! Дело в тебе. — Она стоит ко мне лицом, продолжая сжимать ключи от машины. — Это довольно важный момент, который как-то выпал из наших отношений. Например, это как забыть сказать партнеру, что болеешь СПИДом.
— Ванесса, ради бога, аборт не ВИЧ, им заразиться нельзя.
— Ты считаешь, что это единственная причина, по которой нужно доверять глубоко личное человеку, которого любишь?
— Это чудовищное решение, которое я вынуждена была принять, даже несмотря на то, что мне повезло и я вообще могла принимать решения. Мне не очень-то хочется об этом говорить.
— Тогда ответь мне, почему Макс об этом знал, а я нет, — возражает она.
— Ты ревнуешь? Ты по-настоящему ревнуешь, что я рассказала Максу о чем-то ужасном из своего прошлого?
— Да, ревную, — признается Ванесса. — Довольна? Я эгоистичная стерва и хочу, чтобы моя жена открылась мне настолько же, насколько она открылась парню, с которым раньше состояла в браке.
— А мне, может быть, хотелось, чтобы моя жена проявила хоть толику сочувствия, — говорю я. — Особенно учитывая то, что мне только что досталось по первое число от Уэйда Престона — меня объявили врагом номер один всего мира.
— Тебе, похоже, кажется, что «мы» означает только «я», — продолжает обижаться Ванесса.
— Отлично! — восклицаю я, на глаза наворачиваются слезы. — Хочешь услышать о моем аборте? Это был самый ужасный день в моей жизни. Я плакала, пока ехала в клинику и когда возвращалась обратно. Мне пришлось два месяца давиться китайской лапшой, потому что я не хотела просить у мамы денег и ничего ей не рассказывала, пока не вернулась домой на летние каникулы. Я не стала принимать обезболивающие, которые мне потом прописали, потому что чувствовала, что заслуживаю боли. А парень, с которым я встречалась — парень, который вместе со мной решил, что это единственно правильный выход, — через месяц меня бросил. И хотя все врачи, к которым я обращалась, уверяли, что мое бесплодие никак не связано с абортом, я так и не смогла в это по-настоящему поверить. Ну что? Теперь довольна? Ты это хотела услышать?
170 
