39 
В глубине души я волновалась, что не вольюсь в другой лагерь. Я никогда еще не была с женщиной и боялась, что секс с женщиной окажется таким же пресным, как и с мужчиной. А что, если на самом деле я не лесбиянка — просто абсолютно равнодушна к половой жизни? К тому же седых волос добавляли размышления о том, когда знакомишься с женщиной, является ли она гетеросексуалкой (если только встреча произошла не на концерте «Индиго гёрлз»… или на игре женской баскетбольной лиги). У девушек-лесбиянок на лбу же не вытатуирована большая буква «Л», и у меня нет чувствительно настроенного гей-радара.
Однако в конечном счете я зря беспокоилась. Девушка, с которой мы вместе делали лабораторную по биохимии, пригласила меня к себе в общежитие позаниматься, и очень скоро мы все свободное время проводили вместе. Если ее не было рядом, я очень об этом жалела. Когда преподаватель говорил что-то смешное, веселое или какую-то гадость о женщинах — мне хотелось ей первой рассказать об этом. Однажды в субботу на футбольном матче мы сидели на трибунах, трясясь под шерстяным клетчатым одеялом, и по очереди отхлебывали горячее какао с «Бейлисом» из термоса. Разница в счете была в одно очко, и, когда забили четвертый, решающий гол, она схватила меня за руку и даже после того, как гол засчитали, не отпустила моей руки. Когда она впервые меня поцеловала, я искренне решила, что у меня случился аневризм, настолько гулко колотилось сердце и все чувства, казалось, вот-вот взорвутся. «Вот оно!» — помню, были единственные слова, за которые я ухватилась в этом море чувств.
После я оглянулась и отчетливо увидела, что с подругами у меня не существовало границ. Мне хотелось рассматривать их детские фотографии, слушать их любимые песни и делать такие же прически, какие носили они. Вешая телефонную трубку, я вспоминала, что забыла сказать им еще одну вещь. И дело было не в физической привлекательности, скорее, в эмоциональной привязанности. Мне всегда было мало общения, но я никогда не позволяла себе задаваться вопросом, что означает «мало».
Поверьте, человек не выбирает, быть геем или нет. Никому не хочется усложнять себе жизнь, и не имеет значения, насколько уверен в себе человек-гомосексуалист, насколько спокоен, — он не в состоянии контролировать мысли других людей. Я наблюдала, как люди пересаживаются в кинотеатре на другой ряд, когда замечали, что я держусь за руки с женщиной, — их явно возмущало наше публичное проявление чувств, хотя всего через ряд позади нас пара подростков друг друга только что не раздевали. Мне краской из баллончика писали на машине «лесбиянка». Некоторые родители переводили своих детей в другую школу, где работал другой школьный психолог, а на вопрос «почему?» отвечали, что моя «философия воспитания» расходится с их философией.
Можно поспорить, что мир после того, как убили Мэттью Шепарда, изменился, но существует едва уловимая разница между терпимостью и принятием. Одно дело — жить где-то на окраине, где соседка просит тебя присмотреть за своей малышкой дочерью, пока она сбегает на почту, но до того дня, когда тебя пригласят с твоей «супругой» на свадьбу к коллеге, где можно будет танцевать медленный танец и никто из присутствующих гостей не станет перешептываться у вас за спиной, далеко, как до луны.
Помню, как мама вспоминала, что в детстве, когда она посещала церковную школу, монахини били ее по левой руке, когда она пыталась ею писать. В наше время, если учитель позволит себе нечто подобное, его, скорее всего, арестуют за жесткое обращение с детьми. Оптимист, живущий во мне, хочет верить, что сексуальная ориентация когда-нибудь станет чем-то вроде письма — не существует законов, какой рукой правильно писать: правой или левой. Мы просто все по-разному устроены.
Заметим, что, когда знакомишься с человеком, не спрашиваешь у него, правша он или левша.
В конечном счете какое это имеет значение для кого-то, кроме того, кто держит ручку?
Дольше всех я встречалась с Раджази, своей парикмахершей. Каждые четыре недели я посещаю парикмахерскую, чтобы подкрасить отросшие корни и поправить свою рваную короткую стрижку. Но сегодня Раджази в бешенстве и сопровождает свою речь злобным лязганьем ножниц.
— Послушай, — говорю я, украдкой глядя в зеркало на свою челку. — Не коротковато ли?
— Сосватали они! — возмущается Раджази. — Представляешь? Мы приехали сюда из Индии двадцать лет назад. Мы американцы. Мои родители каждую неделю, елки-палки, ходят в «Макдоналдс».
39 
