22 
— Отчего же не долечился? — спросил Смуров, заподозрив неладное. Вид у Насти был такой, словно она что-то недоговаривает. — Настя, что произошло? Скажите, я ведь все равно узнаю. У меня работа такая — все знать.
— Ему очень плохо, Кирилл. Мы с Вазгеном не представляем, что можно сделать. Видим, как он мучится, а вмешаться не можем — он отвергает всякую помощь. Дело в том, что он, кажется, влюбился. Правда, он в этом не признаётся даже самому себе, но я-то вижу, как ему тяжело.
— Влюбился? В кого?
— В доктора Лежнёву, вы ее видели, она была лечащим врачом Вазгена, помните?
— Да, да, очень хорошо помню. Так что же, она не отвечает ему взаимностью?
— По словам Вазгена, она от него без ума. Но у них вышла размолвка, и вот тут-то нашла коса на камень: она строптива и своенравна, он горд и самолюбив, никто из них не хочет сделать первый шаг, а в результате страдают оба. Все это так нелепо! Надо что-то делать, Кирилл.
Смуров погрузился в длительное раздумье. Настя с любопытством за ним наблюдала. Он словно выключился на время, ушел в себя настолько глубоко, что казалось, разорвись рядом бомба, и та не вернет его из этого каменного выпадения из действительности. У него и так-то было невыразительное лицо, не по строению своему, довольно характерному и не лишенному привлекательности, а по выработанной им же бесстрастной неподвижности, призванной скрывать какие бы то ни было чувства. И все же, когда он поднял на Настю глаза, было очевидно, что он принял какое-то очень тяжелое для себя решение.
— Думаю, я смогу помочь, но мне понадобится содействие вашего мужа.
Словно в ответ на его слова, дверь отворилась, и в помещение вошел Вазген. Нетрудно представить его реакцию, когда он увидел Смурова, доверительно беседующего с Настей. Он застыл на пороге, уставив обжигающий взгляд в этих двоих, посмевших встречаться совершенно открыто, так, как будто он уже не в счет. До чего осмелел этот наглец!
А она, лицемерная жена, та, что коварно попрала его безграничное доверие к ней, кто она после этого? Он не хотел верить Клаве, которая два дня тому назад зажала его в коридоре, так что он даже растерялся, поскольку никогда прежде не отказывал женщинам, а теперь вынужден был напомнить бывшей любовнице о том, что он женатый человек. Она расхохоталась ему в лицо и, глядя на него порочным взглядом, заявила, что он слеп, как все мужья, которых водят за нос неверные жены. Он не позволил ей продолжать этот разговор, ушел в озлоблении и отравленный подозрениями, однако, увидев чистый лик жены, не решился ей этих подозрений высказать.
И что же? Он предан, обманут, жалок и смешон, как смешны все обманутые мужья!
Он так страшно изменился в лице, что вызванная его появлением улыбка Насти растаяла без следа.
— Вазген, мы говорили с Кириллом об Алеше, — робко проговорила она, не понимая происходящего.
Супруг не снизошел до ответа; он с видимым усилием перевел взгляд на Смурова и глухо произнес:
— Я жду тебя снаружи. Выходи, поговорим.
Он ринулся к выходу, Смуров поднялся вслед за ним:
— Простите, Настя, это все из-за меня. Ваш муж испытывает ко мне, мягко говоря, не совсем добрые чувства. Я поговорю с ним и все исправлю, не переживайте.
Вазген ждал его у выхода. Вокруг, как всегда, было много народу. Теперь Осиновец стал большим озерным портом. По воде вытянулись крепкие пирсы, оборудованные подъемными кранами. Для того чтобы к ним могли причаливать большие суда, были произведены дноуглубительные работы, со дна извлекли семьдесят тысяч кубометров грунта. Вот и сейчас к причалам швартовались корабли и тяжелые баржи, полным ходом шла погрузка вагонов, в бессолнечном однотонном небе барражировали советские истребители. На озере ходили осенние волны и с шумом разбивались о пирсы.
Смуров вышел из маячного домика в привычную разноголосицу, лязг вагонов и гул моторов.
— Пошли, — сказал Вазген, кивая в сторону леса. — Я настаиваю, не то застрелю тебя прямо здесь. Идем, я даю тебе шанс постоять за себя.
— Хорошо, пойдем, но прежде ты должен кое-что знать, — спокойно ответил тот. — Твоя жена — святая. Она любит тебя, а я не хочу быть третьим лишним. Это первое. Второе: я не стану в тебя стрелять. — Он подошел к Вазгену совсем близко, глядя на него в упор. — Да, Ароян, я тебя не люблю, ты всегда стоял мне поперек горла; я был бы страшно доволен, окажись ты на том свете, но, к сожалению, твоя жизнь дорога людям, которых мне не хотелось бы огорчать, а потому я не собираюсь отвечать на твои оскорбления. Никак! Хоть ты тресни! Ты меня понял?
22 
