25 
Он встал и накинул женский халат, предупредительно протянутый Дашей.
— Сударыня! — обратился он к метавшейся любовнице.
— Ах, Сергей, оставьте меня, умоляю! Не до вас…
— Ах, значит, не до меня! Вы бежите из постели, которая не успела остыть после бурной ночи, и направляетесь к другому мужчине. Неужели я лишен права знать: к кому?
Ольга Викторовна не обращала на речи любовника никакого внимания. Она умылась, Даша начала приводить ее прическу в порядок.
Сергей Львович окончательно распалился:
— Так я для вас — пустое место, несмотря на то что произошло между нами?
Даша от волнения уронила расческу. Сергей Львович в дамском халате продолжал метаться по номеру.
— Сергей, успокойтесь, — урезонила его графиня. — Уверяю, ваша ревность беспочвенна.
— Да что вы? — наигранно удивился тот. — В таком случае скажите: кто этот Николай Николаевич?
Даша не выдержала и уже открыла рот, чтобы все объяснить, но Ольга Викторовна ее вовремя остановила.
— Даша, неси мое дорожное платье и поменьше болтай.
Сергей Львович окончательно рассвирепел, он собрал свои вещи и прямо в халате направился в свой номер.
— Ах, ваше сиятельство Ольга Викторовна, — сокрушалась Даша. — Какой мужчина! Как он вас ревнует! Это любовь!
Ольга Викторовна не обратила на ее слова внимания.
— Вели закладывать карету. Завтракать не стану!
* * *
Через пятнадцать минут карета графини Морозовой-Ремизовой неслась в имение кузины Милошенковой. Спустя час бешеной гонки по владимирским дорогам, измученная Ольга Викторовна буквально упала в объятия кузины.
— Душа моя, устала? — сокрушалась госпожа Милошенкова.
— Наталья, прошу тебя, скажи, что с моим сыном? Отведи меня к нему!
— Да, ради Бога, Ольга! Успокойтесь! Ничего страшного: все позади! Николенька упал с лошади, когда та перешла на галоп. Поверьте: он больше испугался, нежели ушибся.
Но Ольга Викторовна неумолимо настаивала:
— К нему, срочно!
Госпожа Милошенкова только пожала плечами:
— Как изволите. Небось с утра еще и не завтракали?
Ольга Викторовна ничего не ответила, быстро направившись в комнату сына. Тот лежал на постели, обложенный подушками, и при виде маменьки театрально застонал:
— Маман! Где вы были? Я тут чуть не умер!
Несчастная мать, терзаемая угрызениями совести, оттого что пока она наслаждалась любовными утехами, ее единственное чадо чуть не убилось.
Она присела на кровать, развязывая шляпку и снимая перчатки.
— Как ты мой золотой? Что у тебя болит?
— Все! Руки, ноги, голова!
— Ах! — Ольга Викторовна всплеснула руками. — Ему нужен опытный доктор!
— Не волнуйтесь, — вмешалась кузина, — его уже осмотрел мой личный врач.
— Это немец, Фридрих Карлович? — уточнила графиня.
— Да, он…
— Что ж, он действительно прекрасный доктор ему можно доверять. Что он говорит?
— Маменька! Этот мерзкий немец сказал, что я практически здоров, якобы у меня — лишь несколько синяков! — возмущался Николенька.
— Так оно и есть! — подтвердила кузина.
— Вы все хотите моей смерти! Вам плевать на меня! Где вы были, маменька? — наседало наглеющее чадо.
Наконец, кузина не выдержала:
— Ольга, умоляю, вам надо успокоиться и поговорить с Фридрихом Карловичем. Он все вам объяснит!
Услышав такое, Николенька начал метаться на кровати, словно припадочный:
— Ах! Ох! Умираю! Подите все прочь! Всех вас ненавижу!
Ольга Викторовна бросилась к сыну, буквально бившемуся в истерике. Тот же, видя, что цель достигнута, разошелся еще больше.
Кузина испугалась и бросилась за доктором, прибежала домашняя челядь помочь несчастной матери успокоить свое истеричное чадо. Но не тут-то было.
Николенька, хоть и отличался слабым здоровьем и в детстве слыл излишне болезненным мальчиком, все же имел кое-какую силенку и со всего размаху заехал сначала горничной, а потом и прислуге ногой кому в живот, а кому и в нос.
В самый трагичный момент, когда и Ольга Викторовна получила удар локтем в лицо, появился Фридрих Карлович. Его глаза буквально вылезли из орбит: он недоумевал, как подросток смог раскидать столько взрослых людей? — и, помолившись Богу, ринулся в атаку.
— Держать его, держать! — скомандовал он, налегая на мальчишку. Тот брыкался.
— Ах, ты немчура поганая! — возмущался барчук. — Не смей меня трогать! — визжал он, извиваясь словно змея.
25 
