40

Джейн

Борт номер 997 «Среднезападных авиалиний» разбился 21 сентября 1978 года в Уотчире, штат Айова, — небольшой деревеньке в ста километрах на юго-запад от Де-Мойна. Все члены экипажа погибли, но расшифровка черных ящиков показала, что причиной аварии стал отказ обоих двигателей. Пилот пытался приземлиться в Де-Мойне.

Это я прочла в газетах и рассказывала дочери. Я совершенно не была готова к тому, что показывает мне Арло Ванклиб посреди своего кукурузного поля.

Черный змеящийся по темной земле остов длиной в сто метров. В некоторых местах дожди и грязь за двенадцать лет скрыли части самолета. Хвост, например, наполовину врос в землю. Там, где металл разрезали или ломали, чтобы достать тела, — бреши и углубления побольше. Красно-синий логотип «Среднезападных авиалиний» порос мхом. Когда Ребекка направляется к обломкам самолета, я протягиваю руку, чтобы схватить ее, но одергиваю себя.

Когда она влезает в кабину пилотов через окно, фермер обращается ко мне:

— Не можете понять, чего не хватает, да? — Я киваю. — Огня. Нет огня. И нет воды, которой было залито все вокруг. Сейчас этот самолет просто мертв. На снимках вы помните его совсем другим.

Наверное, он прав. Когда я думаю о самолете, перед глазами встает изображение, растиражированное средствами массовой информации: пожарные, достающие из-под обломков раненых, рубцеватая земля, языки пламени до небес.

— Ребекка, — окликаю я, — ты как?

Пахнет гарью. Ребекка высовывает голову из дыры в остове, и я машу ей рукой. Не знаю почему, но я продолжаю бояться, что этот железный монстр поглотит ее целиком.

Неужели она так и не ужаснется? Не начнет плакать? Она никогда не плакала. И, по сути, ни с кем не говорила о случившемся. Она утверждает, что ничего не помнит.

Мы с Оливером, когда поженились, сразу договорились: с детьми повременим. Мы собирались дождаться, пока Оливер получит повышение, по крайней мере, пока он вернется на Восточное побережье. Мы предполагали, что придется переезжать в Калифорнию, но не думали, что останемся там жить. Мне кажется, в то время я была слишком молода, чтобы задумываться над тем, хочу ли я ребенка. В любом случае Оливер не хотел иметь детей.

Но когда он получил повышение и мы переехали в Сан-Диего, стало ясно, что речь о том, чтобы отработать и вернуться в Вудс-Хоул, не идет. Океанографический институт в Сан-Диего был гораздо более престижным местом. Может быть, Оливер знал об этом с самого начала, а возможно, и не знал. Но мне стало ясно, что я оказалась в пяти тысячах километров от своих друзей, своего дома. Оливер был слишком увлечен работой, чтобы обращать на меня внимание, а наши финансовые возможности не позволяли получить диплом магистра по специальности «патология речи», и я почувствовала себя неприкаянной. Поэтому я проколола презерватив булавкой.

Я быстро забеременела, и все изменилось. Во-первых, Оливер по-настоящему обрадовался известию. Несколько месяцев он вел себя, как полагается любящему супругу: следил, чтобы я долго не стояла, прикладывал ухо к моему животу… Но потом его поглотила работа: он получил повышение раньше, чем ожидал, и стал путешествовать с другими учеными. Он опоздал к родам, но тогда я совершенно не обратила на это внимания. У меня была дочь, и я искренне верила, что у меня есть все, о чем я мечтала.

Когда самолет разбился, моей первой мыслью была мысль о том, что это мне наказание за то, что я обманывала Оливера. Потом я решила, что это наказание за то, что я от него ушла. Какова бы ни была причина, совершенно очевидно, что виновата я. Папа смотрел по телевизору бейсбол, когда трансляцию прервал спецвыпуск местного телевидения Айовы. Он закричал из комнаты в кухню, что какой-то самолет разбился, но я даже номер рейса слушать не стала. Я знала, что это твой. Между матерями и дочками существует незримая связь.

Я летела в Айову и, помню, все оглядывалась на сидящих в самолете людей. Есть ли среди них родственники других пассажиров «Среднезападных авиалиний»? Вот какая-то женщина в розовом спортивном костюме. Она то и дело плачет. Неужели из-за авиакатастрофы в Уотчире?

  90